Генри Олди: Мастер

Растянутые связки вибрировали под осторожными пальцами; и ему пришлось немало повозиться, прежде чем человек, раскинутый навзничь на грубой деревянной скамье, застонал и открыл глаза.

Увидя склоненное над ним хмурое бородатое лицо, человек судорожно дернулся и зажмурился.

— Не бойся, — сказал Он. — День закончился. Уже вечер. Не бойся — и лежи тихо.

Он никогда не произносил таких длинных фраз, и эта далась ему с трудом.

— Палач… — пробормотал человек.

— Палач, — согласился Он. — Но — мастер.

— Мастер, — человек потрогал распухшим языком слово, совершенно неуместное здесь — в закопченных стенах низкого маленького зала с массивной дверью и без каких бы то ни было окон.

— Завтра будет бич, — предупредил Он. — Виси спокойно, не напрягайся. И кричи. Будет легче.

— Ты убьешь меня, — в голосе человека стыло равнодушие.

— Нет, — сказал Он. — Во всяком случае, не завтра.

И подумал: «Я становлюсь болтливым. Старею…»

Человек подвигал вправленным плечом — сперва осторожно, потом все увереннее.

— Мастер, — прошептал человек, провожая взглядом сутулую фигуру, исчезающую в дверном проеме.

Завтра был бич.

Коренастый угрюмый юноша стоял на коленях перед металлическим баком с песком, и, растопырив пальцы, методически погружал руки внутрь бака. Песок был сырой, слежавшийся, в нем попадались камешки и ржавые обломки; и пальцы юноши покрылись порезами и кровоточили.

Он встал за спиной, раскачивавшейся в повторении усилия, и некоторое время следил за ровными, ритмичными движениями.

— Не напрягай плечо, — сказал Он. — И обходи камни.

— Обходи… — буркнул юноша, занося руки для очередного удара. Легко сказать… понатыкано, как в…

Он отстранил насупленного парня и легким размеренным толчком вошел в завибрировавший бак. Когда кисть его вынырнула из песка — мелкая галька была зажата между мизинцем и ладонью.

— Легко, — подтвердил Он. — Сказать — легко. Теперь — меч.

Они пошли в дальний угол двора, где в дубовую колоду были всажены два меча — один огромный, в рост человека, с крестообразной рукоятью в треть длины, залитой свинцом для уравновешивания массивного тусклого клинка с широким желобом; второй — чуть уменьшенная копия первого.

Он выдернул меч из колоды и с неожиданным проворством вскинул его над головой. Оружие без привычного свиста рассекло воздух, и на вкопанном у забора столбе появилась свежая зарубка.

— На два дюйма выше, — сказал Он.

Юноша взмахнул мечом. Верхний чурбачок слетел со столба. Он смерил взглядом расстояние от смолистого среза до зарубки.

— Два с половиной. — Он посмотрел на расстроенного юношу. — Плечо не напрягай.

Не оборачиваясь, Он полоснул мечом поверх столба. Лишние полдюйма упали к ногам ученика. Тот завистливо покосился на меч мастера.

— Ну да, — протянул юноша, — таким-то мечом…

Не отвечая, Он подошел к столбу и наметил три новые зарубки.

— Это на сегодня. И — обедать. А меч… Выучишься — подарю.

Лицо юноши вспыхнуло, и он шагнул к столбу, чуть приседая на широко расставленных ногах.

Едкая, резко пахнущая мазь втиралась во вспухшие рубцы, и человек на скамье шипел змеей, закусив нижнюю губу.

— Терпи, — посоветовал Он. — К утру сойдет.

Человек с трудом выгнулся и попытался оглядеть свою спину. Это удалось ему лишь с третьего раза, и он обмяк, уставившись на полированную ручку аккуратно свернутого бича, лежащего у скамьи.

— Странно, — человек едва шевелил запекшимися губами. — Я думал, там все в крови…

— Зачем? — удивился Он.

— Действительно, зачем? — усмехнулся человек.

— Бичом можно убить, — наставительно заметил Он, упаковывая коробочку с мазью. — Можно открыть кровь. И развязать язык.

— Я бы развязал, — вздохнул человек. — Но, боюсь, судьба моя от этого не улучшится. Я же не виноват, что они так и не перестали ходить ко мне.

— Кто? — Он задержался в дверях.

— Люди. Я уж и за город переселился — идут и идут. И каждый со своим. Говорят — расскажут, и легче им становится. А старшины Верховному жалуются — народ дерзить стал, вопросы пошли непотребные, людишки, мол, к ересиарху текут, к самозванцу, Ложей не утвержденному. Это ко мне, значит… А какой я ересиарх?! Я — собеседник. Меня старик один так прозвал. Я мальчишкой жил у него.

— Собеседник? — Он загремел засовом. — Ну что ж, до завтра, собеседник.