Владимир Савченко - Пятое измерение

А необратимо меняет мир только мысль человеческая. Надолго, может быть, навечно.

…И неважно, что сами первооткрыватели возможностей (как и здесь-сейчасный я) куда ближе принимали к сердцу отношения с начальством, коллегами, женщинами, чем отношение к их идеям, больше печалились о неустроенности в быту, чем об устройстве первых опытов. Важно, что были идеи и опыты. Нет никакой несправедливости, что запомнились именно необратимые изменения, кои произвели в жизни мира эти люди, а не житейская болтанка, которая у них была, в общем, такая, как у всех.

…И мир перебрасывается в иное состояние. Из века в век, из года в год нарастает в нем количество диковинных предметов, каких не было раньше, растут их размеры, массы, а у подвижных скорость и сила движений. Предметы, которые были сначала замыслами, а еще до этого лишь смутным стремлением человека выразить себя. Созиданию сопутствуют разговоры о «пользе», но они лишь вторичный лепет не видящих дальше своего носа звуки, сопровождающие процесс. Сооружения, машины, искусственные тела распространяются, разрастаются, заполняют сушу и реки, выплескиваются в моря, в атмосферу, в космос… и все больше, крупнее, выше, дальше, быстрей! Шевелись, материя, пробуждайся от спячки, планета, человек пришел!

В комнате темно, за окном сине. Я стою возле аналитических весов, тру лицо но все это уже не реально. Так бывает. Блистают, накладываясь друг на друга, алмазные грани многих реальностей. Выстраиваются в перспективу туннелями сходные контуры интерьеров. И гремит, перекатывается в них громоподобным эхом Бытия не словесная, но очень понятная мысль: "Ты не искал бы меня, человек, если бы не нашел!"

Да, так я чувствовал, а теперь понял.

Какой простор! Причастность к подлинной жизни мира наполняет меня радостной силой. Я иду, будто лечу, делаю несколько шагов в направлении стены, которой, я знаю, теперь здесь нет. Несколько шагов, равных межпланетному перелету.

Поднимаюсь на помост, сажусь в мягкое сиденье с поручнями. Последняя мысль, начатая еще там: если бы мир не заворачивал все круче по Пятому, как бы мы отличали прошлое от будущего! Я перешел.

Отступают, сникают, стушевываются множественные рельефы и пейзажи мысли. Все снова однозначно, конкретно: в комнате темно, за окнами сине. Только огоньки индикаторных лампочек, красные и зеленые, тлеют слева от меня: там пульт "мигалки"-эмоциотрона. Я в Нуле. Сейчас здесь никого нет. Но машина включена на всякий случай именно таких возвратов.

Уф-ф, наконец-то! Сбылась мечта, с самого утра стремился. Итак, я в Нуль-варианте, в лаборатории вариаисследования без начальства (впрочем, номинально Паша). В выпятившемся в бесконечный n-континуум возможностей кусочке пространства с особыми свойствами. Люди всюду не обходятся без Пятого измерения, это так, но здесь у нас оно как-то более физично. И технично. Отсюда мы не выпячиваемся в иные варианты одним ортогональным отличием, а исчезаем целиком и появляемся целиком. В Нуле у нас нет своего тела с каким прибудешь, такое и носи. Это странновато. Конечно, попахивает отрицанием телесности, неотразимой внешности и отутюженных штанов но это отрицание внешности в пользу сути, понимания. Поэтому мы и надвариантны.

Опять же техника. Индикация приближения полосы, многоэлектродный контроль биопотенциалов для сложного индивидуального резонанса каждой личности с иными измерениями и так далее вплоть до медицинского контроля. И все по теории.

Словом, я дома, грудь дышит глубоко и спокойно. И как всегда, когда достигнешь трудной цели, кажется, что дальше все будет хорошо.

Встаю с кресла, делаю в темноте шаг по мосту и спотыкаюсь, цепляю ногой за что-то мягкое. Едва не падаю. Ругаюсь. Лежащее издает стон, такой, что у меня мурашки по коже. Голос знакомый. Кепкин?!

Перешагиваю, бросаюсь к стене, нашариваю выключатель, поворачиваю. Полный свет. На помосте возле кресла лежит вниз головой Герка и, о боже, какой у него вид! Серый костюм в грязи, в темных пятнах, а правая сторона будто обгорела: сквозь прорехи с черной каймой в пиджаке и брюках виднеется желтая кожа.

Присаживаюсь, переворачиваю его на спину. Левая сторона Геркиного лица нормальная, только бледная, а правая багрово вздута, даже волосы с этой стороны осмолены. Какой ожог! Глаза закачены. Вот тебе и "все будет хорошо"!

Тормошу: Эй, Гер, очнись, что с тобой? Это я, Алеша. Он приходит в себя, приоткрывает глаза. Стонет с сипением сквозь стиснутые губы. Я почти чувствую, как ему больно.