Роберт Хайнлайн - Фрайдэй

— Я думаю, это оскорбление. Но я наткнулась просто на конфетку. В Калифорнийской Конфедерации противозаконно отказать кому-либо в кредите только потому, что этот человек ранее становился банкротом. Кредит есть гражданское право.

— Я полагаю, закон не работает, но каким образом его обходят?

— Я еще не выяснила, босс. Но я думаю, этот бездельник окажется в невыгодном положении, если попытается подкупить судью. Я хочу упомянуть об одном очевидном симптоме: насилие. Хулиганство. Стрельба. Поджоги. Взрывы. Терроризм любого сорта. Конечно, мятежи — но я подозреваю, что мелкие эпизоды насилия, день за днем подтачивающие людей, приносят культуре даже больше вреда, чем мятежи, которые вспыхивают, а потом затихают. Думаю, пока это все. О, воинская повинность, рабство, деспотическое правление, лишение свободы без возможности выйти под залог и без быстрого судебного разбирательства — но это все очевидные вещи; о них говорится во всех учебниках истории.

— Фрайдэй, я думаю, ты пропустила самый настораживающий симптом из всех.

— Да? Вы мне скажете? Или мне снова придется в его поисках шарить в потемках?

— М-м-м. В этот раз я скажу тебе. Но, когда вернешься, найди этому подтверждения. Проверь его. Больные культуры демонстрируют набор симптомов, названных тобой… но умирающая культура неизменно проявляет грубость по отношению к человеку. Плохие манеры. Недостаток уважения к другим людям в мелочах. Отсутствие учтивости, мягких манер более важно, чем мятежи.

— Правда?

— Пф-ф. Мне нужно было заставить тебя раскопать это самой; тогда бы ты это знала. Этот симптом особенно серьезен потому, что личность, в которой это проявляется, никогда не думает об этом как о признаке плохого здоровья, но как о доказательстве своей силы. Поищи этот симптом. Изучи его. Фрайдэй, эту культуру — мировую культуру, не только это шоу уродов в Калифорнии — спасать уже поздно. Следовательно, мы должны готовить монастыри для приближающихся Темных Веков. Электронные записи слишком ненадежны; мы снова должны пользоваться книгами, с долговечными красками и прочной бумагой. Но этого может быть недостаточно. Источник следующего возрождения, может быть, будет находиться в небе. — Босс замолчал, тяжело дыша. — Фрайдэй…

— Да, сэр?

— Запомни это имя и адрес. — Его руки задвигались над консолью; на верхнем экране появился ответ. Я запомнила его.

— Все?

— Да, сэр.

— Мне повторить его для проверки?

— Нет, сэр.

— Ты уверена?

— Если хотите, сэр, повторите.

— М-м-м. Фрайдэй, не была бы так любезна, не могла бы ты, прежде чем уйдешь, налить мне чашку чая? Я чувствую, что мои руки сегодня немного дрожат.

— С удовольствием, сэр.

Ни Голди, ни Анна не пришли завтракать. Я ела в одиночестве и поэтому довольно быстро; я медленно ковыряюсь в еде только когда ем в компании. И это было только к лучшему, потому что как раз когда я, поев, вставала из-за стола, по громкоговорящей связи раздался голос Анны:

— Пожалуйста, внимание. На меня возложена печальная обязанность объявить о том, что ночью наш Председатель скончался. В соответствии с его волей погребальной службы не будет. Тело кремировано. В девять ноль-ноль в большом конференц-зале состоится собрание, на котором будет произведена ликвидация дел компании. Все обязаны явиться вовремя.

До девяти часов я плакала. Почему? Наверное, мне было жалко себя. Я уверена, что именно это подумал бы босс. Он не жалел себя, он не жалел меня, и он не раз бранил меня за жалость к себе. Жалость к себе, говорил он — самый деморализующий недостаток.

И все равно мне было себя жалко. Я всегда ссорилась с ним, даже тогда, когда после того, как я сбежала от него, он разорвал мой контракт и сделал меня Свободной Личностью. Теперь я жалела о каждом случае, когда возражала ему, дерзила, обзывала его.

Потом я напомнила себе, что боссу я бы совсем не понравилась, если бы я была червяком, слугой, не имеющей собственного мнения. Он должен был быть самим собой, и я должна была быть самой собой, и мы близко общались с ним много лет, причем ни разу не коснулись друг друга даже руками. Для Фрайдэй это рекорд. Только меня не интересуют рекорды.

Я подумала, знал ли он, много лет назад, когда я только начала работать на него, как быстро я могла бы оказаться в его объятиях, если бы он только предложил. Возможно, он действительно знал. Как возможно и то, что даже хотя я никогда не прикасалась к нему, он был моим единственным отцом.