Игорь Росоховатский - Ураган (сборник)

Но нынешнего Петю не так-то просто было смутить. Его глаза заблестели, будто он бросался в драку — один против многих:

— А его сочинения, сохранившиеся в школьном архиве? Наверное, в них было и то, что затем вылилось в эти стихи, — строй мышления, мечты о покорении космоса, даже стилистические обороты… Вот сигом и воссоздал, как мы говорим — «по матрице», его личность с алгоритмами мышления…

— Я хочу видеть его! — твердо сказала Екатерина Михайловна.

Петя замолк на полуслове. Внимательно, испытующе посмотрел ей в глаза. Это был новый, малознакомый Петр Вахрамцев, и взгляд у него был острый, прицельный. Но Екатерина Михайловна не смутилась, во всяком случае, ничем не выдала своего замешательства. Подумала: «Все нормально: жизнь идет, ученики растут, меняются, проявляют или приобретают новые стороны характера. Почему они должны быть такими, как мы предполагали?»

Вахрамцев кивнул головой и неспешно проговорил:

— Хорошо. Это нетрудно устроить. Я только узнаю часы приема.

Он вошел в будку телефона, стоявшую неподалеку. Екатерина Михайловна проводила его рассеянным взглядом и, пока он говорил по телефону, продолжала размышлять о том, какие метаморфозы случаются с ее выпускниками. Через несколько минут Петя вышел из будки и сказал:

— Я договорился. Но придется подождать до завтрашнего утра.

Вначале Екатерина Михайловна определила: сигом не похож на ее сына такого, каким она помнила Борю, каким он был на фото. Может быть, если бы Боря стал старше… Ведь иногда что-то в улыбке, во взгляде сигома, почти неуловимое, мимолетное, знакомо обжигало память. Затем, присмотревшись, она подумала, что сигом вообще не похож ни на одного из людей, которые ей встречались раньше. Потом она поняла, в чем дело. Выражения его лица, глаз менялись так молниеносно, что человеческий взгляд не успевал их зафиксировать.

Академик Туровский, стоявший рядом с сигомом, казался маленьким взъерошенным воробьем. Седой хохолок над его лбом подпрыгивал, когда он говорил, обращаясь к людям, заполнившим зал:

— Продолжатель — так мы назвали его профессию, а вернее — его предназначение. Он хранит в своей памяти дела многих людей, он является как бы их обобщенной личностью, в которой многократно умножены и усилены их способности. Сигом не просто помнит замыслы и дела погибших, — он продолжает их… Каждый из вас сможет поговорить с ним, задать несколько вопросов. На те вопросы, на которые он не успеет ответить сегодня во время встречи, он ответит завтра и послезавтра по телевидению. Вот, пожалуй, и все, что я хотел…

Он встретился взглядом с Екатериной Михайловной и умолк на полуслове. Выражение ее глаз, недоверчивая улыбка были настолько красноречивы, что академику стало не по себе. Он не знал, кто эта женщина, но на миг у него возникло ощущение, будто он снова в школе перед пустой доской пытается вспомнить условие задачи. Воспоминание было настолько ярким, что ему показалось, будто в зале запахло теплым деревом и меловой пылью. Окончание фразы повисло в воздухе и осталось плавать, как дымка…

«Твои слова многозначительны и обкатаны, — думала Екатерина Михайловна. Они звучат слишком уверенно и буднично. А тебе положено знать, что людям нельзя обещать так много, иначе они совсем перестанут верить обещаниям».

Академик быстро справился с минутной растерянностью. Он слегка поклонился присутствующим и сделал жест рукой в сторону сигома, приглашая людей задавать вопросы Продолжателю. В зале началось движение, вынырнула чья-то лохматая рыжая голова и стала кругами приближаться к сигому…

Екатерина Михайловна уверенно сказала: «Разрешите!» — и люди расступились. Она оказалась перед Продолжателем. Теперь она могла лучше рассмотреть его и убедиться, что он действительно нисколько не похож на Борю, и выражение его лица с крупными правильными чертами меняется так быстро, что кажется, будто весь его облик струится, как марево.

«И это существо могло само по себе воссоздать Борины стихи, а в них тончайшие нюансы человеческой сущности? — с нарастающим возмущенным недоверием думала она, радуясь тому, что уже созрел замысел, как проверить слова академика, как выявить обман и показать его присутствующим. — Отними у человека боль и смерть — и он перестанет быть человеком. Он уже не будет так остро воспринимать жизнь — радоваться синему небу в просветах дождевых облаков, улыбке ребенка, глотку ключевой воды, близости любимого существа… Есть стороны человеческой личности, куда не дозволено вторгаться со всякими фокусами, даже если они называются научными…»