А Шаров: После перезаписи

Резким поворотом диска управления Люстиков повернул локатор. Щуп мыслеснимателя выскочил из извилины как лемех из борозды.

— Я хочу съесть кара… — Репродуктор замолк на середине слова.

Извилина погасла, и поверхность щучьего мозга сделалась однообразно серой. Люстиков чувствовал, почти видел, как локатор ищет в этой тьме. Еще секунда, и темно-красным светом загорелась другая извилина.

— Включаем мыслесниматель, — скомандовал Люстиков и, помолчав, добавил: Смотрите, какое красивое багровое свечение. Лешка Крушанин сосчитал, что более длинные волны соответствуют отдаленной по времени информации. Не очень-то я верю самодовольным теоретикам, но если Лешка прав, мы вступим в область щучьего детства и щучьих мечтаний.

Мыслесниматель вошел в извилину.

— Включаем… громкоговоритель, — не сразу, с внутренним колебанием, сказал Люстиков.

— Есть, включить громкоговоритель.

Раздались треск, шипенье, и, словно чем-то острым разрезая звуковой фон, послышался тонкий голос, почти писк:

— Я вырасту и съем карася… И съем карася… Исъем-карася… Исъемкарася.

Темп все убыстрялся. Громкоговоритель словно задыхался. Короткая пауза, и еще громче зазвучало:

— Я вырос и съел карася… Исъелкарася… Исъел-кара…

— «Мечтания»… «Золотая пора детства»… К черту! — проговорил Люстиков, рывком выключая АДП.

Неожиданно для самой себя Оленька осторожно погладила его. Люстиков обнял и поцеловал Оленьку.

— Ты меня любишь? — еле слышно спросила она.

— Да, — ответил он.

— Ты меня любишь? — спросил он.

— Да, — ответила она.

Минуту в лаборатории царила тишина.

— Неужели и у нас… так просто? — спросила она.

— Нет, — ответил он. У нас не просто. Снова стало тихо.

— Знаешь, — сказал он, — в Институте физиологии был сотрудник, совсем ни черта не понимающий в учении Павлова. И он написал книгу «Евгений Онегин с точки зрения условных рефлексов». И там все очень…

— Не надо, Гришенька, милый, — попросила она. — Ты меня любишь?

— Да, — ответил он, — Ты меня любишь?

— Да, — ответила она.

Оленька плечом задела пусковую кнопку и нечаянн включила аппарат.

— … ся, — пронзительным рыбьим голосом закричал репродуктор, заканчиваяпрерванную фонограмму — Я вырос и съел карася… Исъелкарася… Исъелкарася…

Оленька заплакала. Обнимая ее правой рукой, левой Люстиков снова поспешно выключил АДП.

Оленька продолжала плакать.

— Мы ее зажарим на спиртовке! — предложил Люстиков.

— Я не люблю жестокости…

— Тогда… Тогда мы отнесем ее в магазин.

— Ее купят и зажарят.

— Выпустим в реку?!

— Чтобы она сожрала всех карасей?

— Как же быть? — спросил он.

— Подожди… — Подумав, она тихо закончила: — Знаю… Идем!

Они вышли из лаборатории, миновали Пушкинскую площадь, магазин «Рыба», гостиницу «Националь». Электронаркоз еще действовал, и щука мирно спала в эмалированном ведре.

Горели три яруса огней: звезды, окна и фонари. На Кропоткинской площади прожектора освещали огромный бассейн. Поверхность воды сверкала, и представлялось, будто именно тут, среди шумного уличного движения, солнце отдыхает во внеурочные часы.

В гардеробе бассейна они взяли купальники и полотенца. Оленьке удалось заговорить дежурного, охраняющего вход, тем временем Люстиков проник внутрь бассейна.

Неожиданно щука очнулась и с такой яростью бросилась на эмалированные берега, что ведерко едва не выскользнуло из рук.

— Злыдня! — пробормотал Люстиков, украдкой швыряя щуку в воду.

— … Ты меня любишь? — спросил Люстиков, когда они снова очутились на Гоголевском бульваре.

— Да… — кивнула Оленька. — А что станется со щукой? Чем она будет питаться?

— Не знаю, — рассеянно ответил Люстиков. — Пусть жрет микробов!

— Вода хлорированная, Гришенька!..

— Тогда… Ну, раз ты так волнуешься… Мы ей будем приносить колбасы.

Оленька успокоилась. Дальше они шли молча, взявшись за руки и совсем не думая о щуке.

«Неужели все так просто?» — вот мысль, которая в то время не давала покоя ни мне как научному руководителю темы, ни неизменному нашему сотруднику О. В. Чебукиной.

Г. С. Люстиков. К истории вопроса

Когда парадная дверь закрылась за Оленькой, Люстиков сел на ступеньки. Минут тридцать он думал только об Оленьке. Еще полчаса — об Оленьке и АДП; а затем АДП целиком овладело его воображением.

Он поднялся и быстро пошел, почти побежал. Сперва он не сознавал, куда так торопится, потом огляделся, узнал Староконюшенный переулок и обрадовался тому, что избрал единственно верное направление — квартиру Лешки Крушанина. «Великая вещь — инстинкт», — подумал он.

Читать дальше