Филип Киндред Дик - Если бы Бенни Цемоли не было

— Не знаю, возможно, вы и ошибаетесь, — сказал Худ, — но пока оставим это. Хотелось бы найти цефалон газеты в сохранности, его нам сейчас не заменить.

Впереди уже зиял чернотой вход, расчищенный бригадой ЦКОГа. Вот это, решил эмиссар Центавра, и будет его первым шагом на опустошенной войной планете — надо вернуть прежние мощь и влияние этому огромному самообеспечивающемуся механическому организму. Возобновив свою деятельность, гомеогазета снимет с плеч Хуга часть бремени, освободит ему руки для другой работы.

— Господи Исусе, — пробормотал один из продолжавших расчистку рабочих, — в жизни не видал столько хлама Они его что, нарочно сюда натолкали?

От тяжело колотившейся в его руках всасывающей печи исходил тусклый красноватый свет. Весь попадающий в нее мусор печь преобразовывала в энергию, проход становился все шире и шире.

— Я хочу как можно скорее получить доклад о ее состоянии, — обратился Худ к группе техников, ждавших возможности начать спуск под землю. — Сколько времени потребуется на восстановление, как много... — Он смолк, увидев две фигуры в черном. Служба безопасности, полицейские, прилетевшие на своем собственном корабле. В одном из подошедших Худ узнал Отто Дитриха, высокопоставленного следователя, сопровождавшего Центаврианскую армаду. Узнал и непроизвольно напрягся; это давно стало безусловным рефлексом — было видно, как все рабочие и техники мгновенно замерли, а затем понемногу вернулись к своим прерванным делам.

— Да, — сказал он Дитриху. — Очень рад вас видеть. Давайте пройдем сюда и поговорим.

Худ прекрасно знал, что нужно следователю, ожидал его прихода.

— Я не стану отнимать у вас много времени, — сказал Дитрих. — Я понимаю, насколько вы заняты. А что это здесь такое? — Он огляделся. Круглое, до блеска выбритое лицо светилось живым, настороженным интересом.

В небольшом боковом помещении, превращенном во временный кабинет, Худ обернулся к полицейским.

— Я против каких бы то ни было преследований, — сказал он тихо и спокойно. — Все произошло очень давно, не надо их трогать.

— Но что ни говори, военные преступления — это военные преступления, — задумчиво подергал себя за мочку уха Дитрих. — И тут не имеет значения — десять лет прошло, тридцать или сорок. Да и вообще — о чем тут можно спорить? Закон требует, чтобы мы нашли и наказали виновных. Ведь кто-то начал эту войну. Не исключено, что те же самые деятели и сейчас занимают ответственные посты, но это не имеет никакого значения.

— Сколько у вас людей? — спросил Худ.

— Двести.

— Значит, вы готовы к действиям.

— Мы готовы начать следствие. Наложить секвестр на относящиеся к делу документы и возбудить дело в местном суде и — да, мы готовы силой обеспечить сотрудничество местного населения, если вы именно это имели в виду. Во многих ключевых точках размещены наши опытные сотрудники. — Сделав паузу, Дитрих внимательно посмотрел на Худа. — Все это — необходимые меры, и я не понимаю, в чем тут, собственно, проблема. Ведь вы же не намерены укрывать виновных — использовать в своих целях их так называемые способности?

— Нет, — бесстрастно ответил Худ.

— Почти восемьдесят миллионов погибших, вот что такое Несчастье, — начал раздражаться Дитрих. — Разве можно забыть об этом? Или вы думаете, что если они — обычные аборигены, не знакомые нам с вами лично...

— Дело совсем не в этом, — сказал Худ. Он знал, что все эти разговоры бесполезны, у полицейских просто иначе устроена голова, общаться с ними практически невозможно. — Мои возражения были неоднократно изложены, я считаю, что организованные по прошествии столь долгого времени суды и казни не послужат никакой разумной цели. И не просите у меня для этих дел людей, я откажу на том основании, что все мои сотрудники заняты сверх головы — до самого последнего уборщика. Вы меня поняли?

— Ох уж эти идеалисты, — вздохнул Дитрих. — «Перед нами стоит сугубо благородная задача...» Восстановление, так? Вы либо действительно не понимаете, либо намеренно закрываете глаза на то, что однажды эти люди начнут все снова — если не принять нужных мер сегодня. На нас лежит ответственность перед грядущими поколениями, быть суровыми сейчас — это самое гуманное, если судить по большому счету. Скажите, Худ, что это за раскопки? Что пытаетесь вы возродить со столь похвальным рвением?

— «Нью-Йорк Тайме», — ответил Худ.

— Насколько я понимаю, у них должен быть архив. Мы сможем наводить в нем справки? Это неимоверно облегчит возбуждение судебных преследований.