Роберт Рид - Убить завтрашний день

Однажды ночью я просыпаюсь в одиночестве и испытываю желание. Я спускаюсь вниз и говорю ей об этом, но получаю резкий отказ. Она стонет, закатывает глаза, едва не лишается чувств.

— Я не могу заниматься этим !

Нашей близости настал конец — теперь я в этом не сомневаюсь. Одновременно меня охватывает грусть и чувство облегчения, потому что ощущаю себя свободным.

С утра следующего дня женщина спит в гостиной, постелив простыню прямо на сияющий жесткий пол. Меня она больше не оставляет на посту одного. Рядом с дверью она поставила ведро для отправления естественных нужд. В редкие моменты, когда она смотрит на меня, ей не удается скрыть презрение.

Я вижу свой последний разборчивый сон.

Я стою на берегу, на бесцветном песке, а на меня с ревом наступает вал сверкающей океанской воды. Вдруг появляется женщина. У нее, как у мужчины в ванне, удлиненный череп, свидетельствующий о сверхинтеллекте, но лицо совершенно человеческое, выражающее смесь страха и сочувствия, а также недюжинную силу, порождаемую убежденностью.

— Мы считаем, что они не правы, — начинает она. — Пожалуйста, не забывайте это. Не все мы такие, как они .

Я киваю, пытаясь показать свою признательность. Но она перебивает меня:

— Это все, что мы в состоянии для вас сделать.

Она говорит на неведомом мне языке, тем не менее мне понятно каждое слово.

— Всего наилучшего, — говорит она и плачет.

Я пытаюсь ее обнять, для чего делаю шаг вперед и раскрываю объятия... Но тут на меня обрушивается вода; и пляж, и она скрываются в водовороте. Я пытаюсь восстановить ее облик в памяти, но это совершенно неосуществимо.

Появляется новый разносчик. Ему всего десять лет, и он вынужден дважды ходить к фургону, чтобы донести скудный паек до крыльца — ни шагу дальше! Я стою на крыльце и жду, когда он принесет остаток. Свежий воздух приятно щекочет ноздри. Лужайка заросла сорняками, среди которых покорно гниет мебель. Уже поздняя осень, вернее, начало зимы. Деревьям давно положено сбросить листву, однако все вокруг пахнет весной; видимо, и климат, и растительность попали под мощный контроль.

Мальчишка с трудом волочет мешок. Он не только мал, но и, судя по виду, плохо питается. Однако он тащит мне еду с фанатической целеустремленностью. Когда я спрашиваю о прежнем разносчике, он коротко отвечает:

— Кончился.

Что бы это значило?

— Кончился, — повторяет он, злясь на меня за непонятливость.

Услыхав наши голоса, женщина просыпается и подходит к двери.

— Немедленно сюда! — кричит она.

Бросив напоследок взгляд на усовершенствованный мир, я спешу на зов, взвалив на спину мешок. Паренек тем временем заводит свой фургон. Выглядит он по-дурацки: маленькая головка, перекошенное личико на высоте руля. Он сворачивает к соседнему дому. Я не знаю, кто в нем живет. Какие сны снятся его жильцам?

Женщина осуждает меня за равнодушие и безалаберность, вообще за все. Я более безопасный объект осуждения, чем низкокачественный ячмень и рис.

— Поди сюда! — приказывает она.

Возможно, я подчинюсь, а возможно, и нет.

— Иначе я позвоню и пожалуюсь, — грозится женщина.

Этого она не сделает. Во-первых, она меня боится: вдруг я отомщу? Во-вторых, ей невыносима мысль об одиночестве. Мне достаточно одного взгляда, чтобы лишний раз это понять, а заодно заставить ее вобрать голову в плечи. Как я ей ни ненавистен, не будь меня рядом, она бы испугалась, что жизнь окончательно потеряла смысл.

Будущее само обрекло себя на гибель, а потом опомнилось и попыталось спастись.

Но это все равно, что пытаться обуздать циклон: будущее слишком обширно и хаотично, чтобы действовать целенаправленно и стремиться к чему-то конкретному. Некоторые люди будущего твердили, что у них нет права вторгаться в прошлое. «Зачем нам сживать со свету первобытных людей? — говорили они. — Мы натворили бед и должны смириться со своей участью».

Однако большая часть представителей вида считала по-другому. Владея энергией двух планет, настоящей и прошлой, они считали, что у них есть хорошие шансы на успех.

Однако они не знали о тайном движении в своей среде. О втором, подпольном голосе.

Разбуженный сиренами, я бегу вниз и застаю момент рождения мужчины-дитя. Он величественно восседает в ванне. По его волосатому телу стекает густая жидкость. Сирены умолкают, сменяясь криком женщины:

— Вы только на него посмотрите! Посмотрите на него!

Мужчина корчится и кашляет до тех пор, пока не прочищает легкие. Потом он морщится и что-то говорит на языке будущего. Ближний аппарат включается и переводит его слова: