Алексей Гравицкий - Мама

– Да какая там история, – отмахнулся Слава. – Сэд попросил записку передать, они вроде вместе революцию затеяли, подпольщики долбанные. Я и передал. Все.

– Мог бы и предупредить, – пожурил Анри.

– Зачем? – не понял Вячеслав.

– Совсем дурной, беспредельщик? – выпучился француз. – Мы ведь не чужие люди. Путешествуем вроде вместе… Нет? Или ты считаешь, что остальных общие проблемы не касаются.

– Почему? – пожал плечами тот. – Жанна знала.

Француз одним движение поднялся на ноги. Поглядел на автоматчицу, та слегка кивнула. Анри демонстративно повернулся к Эл:

– Нет, ты видела? Нас тут за людей не считают. Дискриминация какая-то.

– Хватит уже, – поморщился Слава. – Мы в дерьме по уши, а он все шутит.

Анри сверху вниз посмотрел на беспредельщика, произнес торжественно:

– По этому поводу вторично предлагаю показательно повеситься. Кстати, представь себе рожу этого толстяка… Как бишь его? Отец Юрий? Вот заходит этот Юрий утром вести нас на казнь, а мы висим здесь в рядок синие, обгадившиеся, с языками наружу. Мертвые, но злорадно улыбающиеся и фиги показываем окостенелыми пальцами. Вот он, поди, разозлится-то.

Жанна заулыбалась. Даже Эл тихонько хихикнула. Только Вячеслав продолжал зло играть желваками. Он хотел ответить, но в замочной скважине завозился ключ.

Дверь отворилась. Вошел негр, за его спиной мелькнула фигура монаха, не брата Бориса, другого. Монах поспешно закрыл дверь. Запер. По коридору с той стороны зашаркали уставшие шаги.

– Ну что, ваше высокопреосвященство? – дурашливо спросил Анри. – Кто нас казнит? Ваш толстяк-повстанец или вы сами снизойдете?

– Никто вас не казнит пока, – устало отмахнулся наместник. – Завтра утром, когда придет этот жирный ублюдок, мы нейтрализуем его здесь. Охрана помогать не станет ни нам, ни ему. Так что там уж кто кого. Если справимся с новой верхушкой, они помогут.

– Кхе, – нарочито кашлянула автоматчица. – Как-то гнило у вас тут все. Каждый сам по себе, и никого за власть или там за идею. А воплей-то было…

– Люди верят в Господа, – устало покачал головой негр. – Только им трудно следовать заповедям и идти к Господу самостоятельно. Им нужен проводник. Этот проводник – я. Посредник между богом и людьми. Бог ведь никогда сам ни с кем не общается. Вспомните Писание… то ангелы Божии, то сын Божий, то пророки, то бредовые сновидения, но никогда ни к кому Бог не является сам. Нужен посредник.

– А сам посредник верит в Господа? – ехидно спросил Анри.

Наместник уселся возле стены и устало прикрыл глаза.

– Смотря в каком смысле. В том смысле, в котором верят они… Зачем? – ответил он спустя время. – Да и как можно верить в то, что создаешь сам?

Он открыл глаза и оглядел сокамерников.

– Завтра наверху нас будет ждать оружие. То, что отняли у вас и пара винтовок. Я не хочу крови, но, возможно, договориться не удастся, тогда…

Негр замолчал и снова закрыл глаза.

– Вы обещаете помочь?

– Я обещаю помочь выйти из этой камеры, – холодно сказал Слава. – Потом мы уедем. Другой помощи не жди.

– И на том спасибо, – тихо пробормотал свергнутый правитель. – А теперь заглохните и дайте спать.

Брат Борис отпер дверь и отступил на шаг в сторону. Отец Юрий посмотрел на него покровительственно. Сатрап. Все они теперь перед ним двери открывают. Псы. Господи, как же это противно. Хотя в этом противном было что-то греющее душу. Был триумф.

– Чего стоишь? Открывай, – распорядился он.

Брат Борис поспешно распахнул тяжелую металлическую створку. Отец Юрий шагнул в полумрак.

– Поднимаемся и выходим, дети дьявола, – говорил он не для заключенных, а для охраны. – Настал час расплаты. Братья ждут вас, дабы свершить суд.

– Настал час расплаты, – весело кивнул сидящий под окном француз. – Дождались наконец.

Он поднялся на ноги и медленно, безобидно улыбаясь, двинулся на святого отца. Спустя пару шагов его отстранил наместник. Этот надвигался без улыбки, с угрозой. В стороне стоял замшевый, наблюдая за всем этим с пренебрежением.

Юрий попятился, спиной натолкнулся на что-то твердое. Первая мысль была, что это широкая грудь брата Бориса. Юрий обернулся и с ужасом понял, что это никакой не брат Борис, а запертая дверь.

Ужас ледяной волной прокатился по спине, замер где-то глубоко в груди, заставляя неистово колотиться сердце. Не успев еще сообразить, что происходит, отец Юрий со страшной силой замолотил по металлу двери.

– Охрана!!! Откройте!!! – Голос его зазвучал страшно. Так кричит загнанный в угол и чующий скорую гибель зверь: зло, бессильно, отчаянно, вкладывая всю любовь к жизни и всю ненависть к смерти и тем, кто ее несет, в этот последний крик.