Алексей Гравицкий - Мама

Вячеслав вдруг реально представил себя крюком, вбитым в стену. На нем всегда висела пара боксерских перчаток или гитара, почему кто-то вдруг повесил на него весь реквизит этого выездного театра кукол? Ведь это чуждо ему.

Чужой мир. И сам он чужой в этом мире. Тот мир, который был ему понятен, пропал, его не стало. Или, может быть, он перестал воспринимать мир так, как воспринимал его прежде. В чем загвоздка: в нем или в мире? Что не так?

Организм устал, ныли кости, болели мышцы, отказывались работать мозги, но сон не шел. И Вячеслав как тень шлялся по этажам, лестницам и коридорам чужого здания в чужом городе, чужом мире. Чужак среди других чужаков.

Вот оно как! Нет здесь своих. Вообще. Есть только чужие. Только некоторые чужаки играют в своих, потому что им так удобнее, проще. А на самом деле человек человеку – волк, свинья и еще что-то нехорошее. Венец творенья, царь природы. Говно собачье.

Куда пойти теперь? К кому обратиться за советом? Кто вообще может что-то подсказать? Никто ничего не скажет. Все свои давно умерли. А вместе с ними и он сам. Потому что раньше он мог быть своим кому-то, а сейчас он чужой. И все вокруг чужое. И ему, и друг другу. Мир – это неумело составленный натюрморт. Каждая вещь сама по себе. Нету единства между элементами.

Он подошел к окну на лестнице и посмотрел на светлеющее небо. Где-то там, словно запаянные в стекле, проступили черты знакомых лиц. Завертелись знакомые сцены. Воспоминания хлынули мощным потоком, вырвав из реальности. Плен воспоминаний…

Вячеслав вырвался из этого плена только тогда, когда близящееся к зениту солнце безжалостно ударило в глаза.

В кресле напротив его стола кто-то сидел. Либо его пришли убить, либо от него чего-то хотят, либо… Интересно как этот гость незваный сумел пройти через охрану. Слава нарочито шумно закрыл дверь, но визитер даже не повернулся. Словно ждал чего-то.

Человека не было видно из-за высокой спинки, но снизу свешивались ноги и по подлокотнику отбивали дробь пальцы. Старческие пальцы.

Вячеслав подошел ближе и резко развернул кресло. Ничего неожиданного он там не увидел.

– Сам пришел, – не то спросил, не то констатировал он.

– А чего мне бегать от тебя? – вопросом ответил сидящий в кресле старик.

– Зачем тогда убегал? – Слава обошел кресло, сел за стол напротив визитера. Тот неохотно развернулся.

– Я не убегал. Мамед пришел, пойдем, говорит, погуляем. Ну, я и уважил старого друга.

– А араб твой где? – спросил Слава.

– Ушел гулять дальше.

– Хорошо, а Эл?

– Леночка, – бывший помедлил с ответом. – Леночки больше нет.

Слава замер, не уловив еще смысла ответа, только чувствуя, что случилось что-то непоправимое. Внутри зародилось чувство безысходности, тоски.

– Лена… скажем так, умерла.

Бывший снова замолчал и поглядел на Славу. Прямо, открыто. Грудь рвануло болью. Слава вскочил с кресла, хрястнул кулаками по столу, не заметив, как разметал мелкую канцелярию и какие-то бумаги.

– Это не правда! Ты лжешь!

– Ее больше нет, – тихо повторил хозяин. – Совсем нет.

Ее больше нет. Совсем нет…

Внутри все оборвалось, грудь ныла от нескончаемой боли. Ощущение было такое, будто лопнула последняя ниточка, которая связывала его с этим миром. Перед глазами возникла Эл. Живая, веселая, смеющаяся…

Анри с пистолетом… выстрел. Стреляли ему в плечо.

Снова Анри, уже пьяный, клянущийся в вечной любви.

Жанна с автоматом… дорога… блокпост… Эл… плачущая, стоящая перед ним на коленях, вцепившаяся в него, как ребенок…

Юля, бывший президент, американские генералы, русские марионеточные правители. Огромный экран, разбитый на тысячи окошек с тысячами лиц…

Смеющаяся Эл…

Анри, Жанна… Президент. Бывший. С трубкой.

Плачущая Эл.

Президент…

– Это ты ее убил!

Видения рассыпались, разлетелись, как стая ворон, вспугнутых его криком. Слава замолчал и воззрился на старика.

– Я помог ей покинуть этот мир, – пространно сообщил хозяин.

Вячеслав заморгал часто-часто, потом скорчился, словно получил удар в грудь и мученически поглядел на бывшего.

– Убью, – потерянно забормотал он. – Ты понимаешь, что я тебя убью?

– Убей, – устало отозвался хозяин.

– Ты не боишься смерти?

– Я боюсь смерти, как всякий нормальный человек, – тихо ответил он. – Только ответственности я боюсь еще больше. А мертвые сраму не имут. Убивай, если хочешь.

Он не спустился вниз, как тогда с Юлией. Он стоял на центральной лестнице, на пролете между этажами и смотрел туда, где голубое небо сквозило между домами, цеплялось за высокий перегораживающий проход между двумя высотками, бетонный забор. По верхнему краю забора вилась колючая проволока, пытаясь запутаться в небесной синеве, вгрызться в нее, оторвать себе кусок. Внизу под забором стояли мусорные баки.