Антон Орлов - Медсестра

Когда зыбкий вальс мельтешащих ветвей, хоровое гудение моторов, свист не по-зимнему теплого ветра, блуждающие по окраинам предметного мира стихотворные строки, привкус, оставшийся во рту после наркотических грибочков, да еще свисающие с заснеженных деревьев лианы, похожие на мерзлые веревки, спутались в сплошную какофонию, грозящую разорвать сознание на куски, Стефана сняли с рейса и сдали в больницу на острове Мархен. Караванный врач умыл руки: Трансматериковой компании не нужны лишние трупы и лишние проблемы.

Стефан пытался протестовать, хотел объяснить им, что на Мархене его ждет погибель. Прямо пойдешь – будешь жить-поживать, налево пойдешь – свою погибель найдешь. Прямо по курсу Кордея, до нее три дня пути, а слева – захудалый островок с населением в десять-пятнадцать тысяч душ, и капитан каравана, посовещавшись с врачом, решил избавиться от занемогшего пассажира. Мол, через неделю мимо пройдет, в соответствии с графиком, следующий караван с Сансельбы, и тогда его заберут, если к тому времени он оклемается.

Лепатра могла бы за него заступиться, сказать, что нельзя ему на Мархен, но чокнутая ведьма то ли уже забыла о своем пророчестве, то ли не пожелала вмешиваться в развитие событий. Чокнутая, что с нее взять.

Невнятно лепечущего пациента уложили на носилки и вытащили из душного пассажирского фургона наружу. От восхитительно свежего воздуха закружилась голова. Не смей дышать, не смей смотреть, вздохнуть – и тут же умереть… Хорошо? Или опять мура, которую сегодня запишешь, а назавтра скомкаешь и выбросишь?

Двое караванных грузчиков, меся шнурованными сапожищами истоптанный снег, понесли Стефана к береговым воротам. На периферии маячила рокочущая громада головной таран-машины с гусеницами в человеческий рост и наполовину выдвинутыми дисковыми пилами страшенных размеров. Сравнить неумолимый рок с таран-машиной? Не ново, кто-то уже сравнивал. Да поймите же, не надо ему на Мархен, он хочет доехать до Танхалы! Окружающие ничего не понимали. Облака, подгоняемые западным ветром, гуртом ползли в сторону Кордейского архипелага, и на этом плывущем сером фоне кружили всполошенные птицы. Стефан в последний раз попытался сказать, что не хочет здесь оставаться, и потерял сознание.

Очнулся в кровати с провисающей панцирной сеткой. Блекло-голубые стены, белая дверь. Пахло давно не стиранным бельем, лекарствами и супом. На соседнем койко-месте кто-то с перебинтованной головой лежал под капельницей, напротив старик с одутловатым лицом хлебал из тарелки с такими шумовыми эффектами, словно озвучивал для театральной постановки свиноферму в час кормежки. Четвертая кровать пустовала, из постельных принадлежностей там был только полосатый матрас в желтых пятнах.

Около себя Стефан тоже обнаружил капельницу с пустым стеклянным резервуаром. Возле внутреннего сгиба локтя две красные точки: выходит, он уже получил медицинскую помощь. И самочувствие вроде бы в норме, но это еще ничего не значит. Лепатра предсказала, что на Мархене он встретит свою погибель – значит, в этой больнице его запросто могут уморить.

Пришла пожилая санитарка, повозила по полу мокрой шваброй, демонстративно кряхтя и обзывая обитателей палаты лежебоками, пачкунами и увечной командой. Старик с ней переругивался, но диалога не сложилось: каждый бубнил свое, и два встречных словесных потока утекали, не пересекаясь, в бесконечность. Забинтованный не реагировал. Стефан притворился спящим и тоже не реагировал. Санитарка внушала ему страх: возможно, это и есть Погибель?

Позже медсестра с увядшими синеватыми веками и ярко накрашенными губами сунула каждому по градуснику. Ей было лет сорок пять или, может быть, около трехсот – смотря к какому подвиду она принадлежит, В или С. Температура тридцать шесть и два, но у него и в дороге не было жара.

Перед сном покормили невкусной кашей и сладковатой пародией на компот с одной-единственной серой виноградиной на дне стакана. Понятно, в конце зимы не пошикуешь, и его путевая страховка не предусматривает приятных излишеств. Опасаясь травануться, Стефан половину каши оставил на тарелке и подозрительную виноградину не тронул.

Утром другая медсестра, молодая, но страшная, как целая орда кесу, снова принесла градусники. Он старался не смотреть на ее бледное лицо с выпирающими скулами, огромным подбородком, неожиданно миниатюрным носиком и игрушечным ротиком. Вдруг это она его погубит? Забудет выжать из шприца пузырьки воздуха – и вот тебе закупорка сосуда.