Юрий Яровой - Зеленая кровь

— Ну и что? Два часа — не два месяца, ты сам знаешь. Два часа зрители выносят в кинозале три-четыре процента углекислого газа без последствий. А через месяц, ты знаешь, какими могут выйти из гермокамеры испытуемые? И почему все же такая спешка — скажи? Нас дублируют?

— Пока нет.

— Тогда в чем дело?

— Пожар на «Аполлоне» помнишь? — вместо ответа спросил Хлебников.

— Это когда во время испытаний погибло трое астронавтов? Ну, читал… Но это ж еще до первой высадки на Луну! И какое имеет отношение к нам?

Он выдвинул еще один ящик стола, а может, тот самый, откуда извлек листок экспресс-информации, и перебросил мне через стол пачку бумаг.

— Обрати внимание на подчеркнутое.

Это были переводы из американских и английских газет.

«Ассошиэйтед пресс», Нью-Йорк: «Безжалостное пламя унесло жизни трех астронавтов в какую-то долю секунды…»

«Рейтер», Лондон: «Неполадки существовали и в системе жизнеобеспечения, снабжавшей астронавтов кислородом. Когда астронавты утром в тот трагический день впервые вошли в космическую кабину, они пожаловались на «неприятный запах»…

Все это в общих чертах мне было известно из наших газет. За исключением, пожалуй, «неприятного запаха», который, видимо, выделяли контейнеры с гидроокисью лития — поглотителя углекислого газа. Впрочем, в космическом корабле столько аппаратуры и приборов, и каждый может так «неприятно пахнуть»… Конструкторов «Аполлона» газеты обвиняли в том, что они в кабине применили чисто кислородную атмосферу. Однако при чем тут мы?

— Обрати внимание на «неприятный запах» — так пахнет гидроокись лития.

Хлебников не размышлял, а констатировал. Если бы это было предположение, я бы еще мог понять… Но так категорически?

— Следовательно, в космическом корабле опасной является не только кислородная атмосфера, от которой теперь уже отказались, но и сама физико-техническая система жизнеобеспечения.

— Но ты же знаешь, что в наших «Союзах» и «Салютах» такая система отлично функционирует. До сих пор не было никаких осечек.

— Мы должны смотреть в будущее. В дальних полетах требования к безопасности возрастут. В программе этот момент должен быть отражен. Особо следует подчеркнуть, что увеличение концентрации углекислого газа в атмосфере космического корабля увеличивает пожарную безопасность.

А! Вот в чем дело… Действительно, пожарники тушат огонь углекислотой — лучшего средства не придумаешь. Но сколько этой углекислоты будет в атмосфере нашей гермокамеры? Три процента… Чистейшая спекуляция! Однако я его понимал: вполне вероятно, один из вопросов к нам, к Хлебникову будет о пожарной безопасности. Три процента углекислоты? Более безопасно даже, чем нормальная, земная атмосфера? Отлично, отлично… Да, ничего не скажешь: Хлебников умеет извлечь из обстоятельств все, что можно.

— А ты не боишься, что совет программу не утвердит?

Хлебников резко поднял голову, секунду-две сверлил мою физиономию острым взглядом.

— Я ничего не боюсь. Но я бы хотел, чтобы программа отражала объективную реальность. У тебя есть сомнения? Выкладывай!

— Чтобы их ликвидировать?

— Чтобы разрешить.

Ну и самоуверенность!

— Я опасаюсь, что в трехпроцентной атмосфере мы получим некомпенсированный ацидоз. Это раз.

— Ты не знаешь, как его ликвидировать?

— Мы умеем ликвидировать только компенсированный.

Мне стоило немалых усилий разговаривать с ним ровно, не повышая голоса. Что, разве он не знает, что мы никогда не имели дело с некомпенсированным ацидозом? Все отлично знает, сам биолог, сам подписывал все отчеты.

Хлебников внимательно рассматривал свой экзотический чернильный прибор. Наконец сказал:

— Сколько тебе нужно времени на изучение литературы?

— Мне не литература нужна, а эксперимент. Литература мне известна.

— Разве тебе недостаточно данных, которые ты почерпнул…

— Нет!

— …Семьдесят экспериментов!

— По два часа! А мы хотим засадить экипаж в трехпроцентную атмосферу на целый месяц. Я в таких случаях привык полагаться на собственные мозги, а не на чужие.

Он снова посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом. Словно не узнавал.

— Мне показалось, что мы вчера выработали с тобой единую точку зрения по всем вопросам программы… — Ни гнева, ни удивления — просто констатация факта. — Ты являешься начальником лаборатории медико-биологических исследований. — Та же констатация. — Тебе было поручено подготовить четкую, обоснованную и неоспоримо аргументированную программу на вариант «Д». — Я непроизвольно развел руками: действительно, было. — Через час двадцать минут начинается заседание совета института, на которое ты должен явиться не только с указанной программой, но и со списками основного и дублирующего состава экипажей и недостающего медико-технического оборудования и аппаратуры. Так? К одиннадцати документы должны быть отпечатаны в четырех экземплярах. Подписывать принесешь прямо на совет. Я распоряжусь, чтобы тебя пропустили.