Сборник - Фантастика-2009

Римма сказала:

– Вы не беспокойтесь. Мы вам деньги все равно отдадим. Мы же понимаем, что вы для нас старались.

Вышла луна. Неожиданно стало светло, словно высоко в небе включили холодный фонарь. На аллее показалась компания ребят и девушек, которые нестройно, но громко пели о любви и дальних дорогах.

Женщины миновали статую колхозницы, потом дискобола.

Зоя Платоновна вдруг остановилась.

– Чего? – спросила Римма.

– Это не просто читающий юноша, – сказала Зоя Платоновна, – это юный Пушкин в Детском селе. Читающий Пушкин, понимаешь?

– Может быть, – сказала Римма, – никогда не приглядывалась. Они тут всегда стоят. С моего детства.

– Вот именно.

Зоя Платоновна показала ей на высокий побеленный постамент статуи. На белой краске под светом луны был виден след грязной подошвы.

– А ну-ка, подсади меня, – сказала Зоя Платоновна.

– Вы что?

– Не возражай, – сказала Зоя Платоновна.

Римма подчинилась. Зоя Платоновна оказалась совсем не тяжелой. Она подтянулась, ухватившись за колени юного гипсового поэта.

Компания молодых людей поравнялась с ними и остановилась в изумлении.

– Бабушка, упадешь! – крикнул кто-то из них.

Остальные засмеялись.

Не обращая внимания на шутки, Зоя Платоновна добралась до большой гипсовой книги в руках поэта. Взяла то, что лежало поверх нее.

– Прыгаю! – сообщила она затем.

– Ловим! – закричали ребята.

Они сбежались к постаменту и подхватили бабушку.

Зоя Платоновна одной рукой отряхнула юбку, в другой она держала альбом.

– Зачем у Пушкина книжку отняла? – спросил кто-то из ребят.

– Книга на месте, – сообщила Зоя Платоновна. – Это, так сказать, второе издание.

Альбом был мокрый, она спрятала его под плащ.

– Как вы догадались? – поразилась Римма.

– Самое надежное место, – сказала Зоя Платоновна. – Снизу не увидишь, что там читает Пушкин. А он, оказывается, читает свой собственный автограф. А теперь побежали, Митя, наверное, совсем замерз.

И они бежали, мокрые, продрогшие, но не чувствовали ни дождя, ни холодного ветра.

Вдруг его охватило нетерпение, суматошная нервная спешка. Надо было скорее, скорее все сделать, пока никто не заметил, никто не пришел. Хотя кто мог прийти сюда, в дачный поселок, в ноябре на рассвете... Пусто, последние бурые листья, пропитанные водой, собираются кучками в углублениях земли и чавкают под ногой. Грязь, земля тяжелая, небо свинцовое, из всех птиц осталась одна ворона, уселась на горизонтальной ветке сосны, ей бы спать, чего неймется? Ворона раза два каркнула, склонив голову. Сейчас бы выстрелить в нее, пристрелить – и дело с концом. И хоть у него отродясь не было пистолета или ружья, он вдруг испугался собственного желания, как будто уже был готов к выстрелу – представил, какой гулкий получился бы шум, как покатилось бы эхо выстрела над дачным поселком, до самой станции. И вот кто-то уже спешит сюда, посмотреть, на какой даче остались люди, кто стрелял, кого убили.

Он очень спешил, главное было – успеть, пока не рассвело совсем, пока по дороге кто-нибудь не прошел или не проехал, ведь кусты облетели, и теперь с дороги весь участок просматривается как на ладони. Он взял коробку для шитья – там нитки, иголки, какие-то тряпочки, потом у зеркала увидел начатую бутылочку духов «Красная Москва», схватил и ее, еще попалась чашка с розочками – почему надо было брать и чашку, он не смог себе объяснить, но чашка имела отношение к жене, чашка могла быть связана с ее исчезновением. Предметы, которые раньше были незаметны, растворялись в комнате и на кухне, сейчас прямо лезли в глаза, отовсюду, из каждого угла кричали о его жене. И для того чтобы она исчезла окончательно, навсегда, для всех, для любого любопытного глаза, надо было соскрести все ее следы, до последнего.

Руки были полны, но он догадался, разложил на полу ее старый халат, тот, который с лиловыми розами, и начал сваливать вещи на него. Почему-то принес из кухни любимую кастрюлю жены – обыкновенную кастрюлю. С минуту стоял, разглядывая ее, потом поставил обратно на полку – таких кастрюль в мире миллион. Затем вспомнил – полез под кровать. Так и есть, там забыт старый чемодан с барахлом и туфлями жены, которые вышли из моды, с кофтой непонятно каких времен. Из чемодана несло нафталином, и сквозь этот запах пробивался запах жены – ее волос, ее духов, такой знакомый, что он отпрянул от чемодана и оглянулся. Ему показалось, что он слышит вздох жены, как бывало, когда она ночью вдруг вздыхала, говорила что-то неразборчиво и переворачивалась на другой бок. Он вскочил, обернулся – от ветра медленно закрывалась дверь.