Сборник - Фантастика-2009

– А если труд будет сладким, а вольность высокой? – спросила Зоя Платоновна.

– Ах! – обрадовалась Ирина Федоровна. – «Песня» Николая Михайловича, он ее в двадцать седьмом году написал. Дура я, дура старая...

– В двадцать седьмом БАМ еще не строили, – сказала биологичка.

– «Благодетельною силой / С нами немцев подружило / Откровенное вино», – сказала Ирина Федоровна. – Вы, голубушка, ошиблись в своих расчетах на сто лет. Речь идет о поэте Николае Михайловиче Языкове, современнике Пушкина.

– А как же БАМ? – Биологичка никак не могла смириться с мыслью о литературном воровстве.

– Ну а это? – спросила Зоя Платоновна о предыдущем стихотворении.

– Это? Дай бог памяти... колхозные поля... а если без них? Это не Дельвиг, а? Очень похоже, что это Дельвиг.

– Ой! – сказала биологичка. – Такой скандал в нашем городе... Самый настоящий плагиатор. А я думала, они бывают только в больших центрах...

К четырем часам Зоя Платоновна вернулась в редакцию и увидела наконец самого Крымского-Москвича, он же Грянулло. Поэт не почувствовал опасности, когда Зоя Платоновна вошла в комнату, где Мухоморин выслушивал его монолог. Он кинул равнодушный взгляд на незнакомую бабку. Зоя Платоновна села за свободный стол и сделала вид, что пишет.

Крымский-Москвич, согбенный мужчинка неизвестного возраста, подчеркнуто и даже принципиально серый, будто покрытый пылью, медленно и солидно водил в воздухе перед лицом юного Мухоморина пачкой исписанных листов бумаги и ровным, занудным, всепроникающим голосом повторял:

– Моему новому циклу нужно место по праву. Я разные темы охватил, можно сказать, в комплексе, понимаешь?

– Нет места, Сидор Сергеевич, – отбивался Мухоморин. – Нету, откуда у нас место – всего две полосы, и выходим три раза в неделю. Сами понимаете.

– Вопрос об важности, – говорил поэт. – Вопрос об качестве. Я же не с улицы пришел, я сюда каждый день, можно сказать, прихожу. Если печатать не будешь, я напишу, знаешь, не стихами, железной прозой напишу, какие зажимы здесь у вас происходят. А сам в Москву поеду, печататься там начну, тогда заплачете горючими слезами, что мой талант губили...

– Но мы же обещали, Сидор Сергеевич, – сказал юный Мухоморин. – Мы ваше стихотворение берем. При первой возможности...

– Все ясно – сказал поэт. – Сначала печатали, а потом преграды пошли. Это знак, да? Знак, да?

Мухоморин пожал плечами, глядя в стол. Он предпочитал отмалчиваться.

– А можно мне посмотреть ваши стихи? – спросила вежливо Зоя Платоновна.

– А вы кто такая будете?

– Я из Москвы приехала, в командировку. Фотокорреспондент, – сказала правду Зоя Платоновна.

– Конечно, – обрадовался Мухоморин. – И вам мнение нового человека интересно послушать.

Серый человечек уперся в глаза Зое Платоновне своими черными точками, самым ярким пятном на лице, пронзил ее насквозь, рассмотрел изнутри – бывает же такой въедливый взгляд, – решил, что достойна, и щедрым жестом положил перед ней стопку листов, исписанных ровным с завитушками канцелярским почерком. Теперь Зоя была готова к тому, что увидит, она быстро проглядывала строки, не обращая внимания на модернизированные заголовки типа «Песня борцов за гражданские права коренных представителей населения США», под которым скрывалось известное стихотворение Полежаева «Песнь пленного ирокезца». Некоторые стихотворения были безнадежны, и их Зоя Платоновна полностью отнесла на совесть Крымского-Москвича, происхождение других угадывалось. Были и неугадываемые, но относящиеся к определенному времени – к первой половине прошлого века. Безусловно, к первой половине...

– Ну и как вам? – спросил поэт. – Впечатление оказывает, а?

– Оказывает, – осторожно сказала Зоя Платоновна, возвращая листы. – Много написали.

– И я говорю, что много, выпуск у меня большой, надо как-то утилизацию проводить. А они мне не хотят газетной страницы пожертвовать.

– Вы уходите? – спросила Зоя Платоновна.

– Нет еще... – Но тут поэт увидел, что, пользуясь моментом, юный Мухоморин сбежал из комнаты. И даже прихватил с собой портфель.

– Не вернется он, – сказала Зоя Платоновна. – Я знаю таких молодых людей, у которых не хватает духа сказать человеку «нет».

– А он хотел сказать мне «нет»? – Серый поэт вышел вслед за Зоей Платоновной в коридор.

– Именно так. Но мне нужно с вами поговорить. Вы не возражаете?

– Про мое творчество? – спросил поэт.

– Про жизнь вообще. Пять минут, не больше.