Дин Кунц - Путь из ада

Дэйвис был резко выведен из своих запутанных размышлений, когда они вышли из леса и взобрались на покрытое кустами подножие холма у основания одной из самых больших гор, когда-либо виденных им, — гигантский пик по форме своей отдаленно напоминал зуб мудрости. Они шли и отдыхали, затем снова шли и отдыхали, и так все время, словно в состоянии какого-то гипноза, вот уже около девяти часов с тех пор, как выбрались из сожженного леса. Именно эта остановка, не связанная с тем, чтобы сесть и дать передышку ноге, прервала цепь его размышлений и заставила обратить внимание на окружающее.

— Гора Зуб, — произнесла Ли, подлезая под его руку, чтобы помочь удержаться в вертикальном положении. — Если я правильно поняла деда, то вход в крепость должен быть где-то недалеко.

Он кивнул, ощущая раздражение из-за того, что она вывела его из транса, в котором он пребывал, так как боль, испытываемая им тогда, была намного меньше той, которую он испытывал сейчас, снова окунувшись в реальный окружающий мир.

— Пошли, — позвала она, потянув его за руку.

Нога вся горела, вдобавок он ощутил странное покалывание, пронизывающее тело снизу доверху. Когда же взглянул на ногу, то пожалел, что сделал это, так как вид был далеко не из приятных. Края раны разошлись, и осколок чуть-чуть вылез наружу. В результате артерия запульсировала более свободно и уже залила его брюки изрядным количеством крови. С усилием Дэйвис оглянулся и увидел позади себя обильный кровавый след, который тянулся за ним на протяжении последних полудюжины шагов. В лунном свете след казался черным, а не красным.

— Поспешим! — вырвалось у Ли.

— Кровоточит.., слишком сильно, — возразил он в ответ.

— Наложим жгут, — предложила она, пытаясь усадить его на снег.

— Нет времени. Только в аптечке... Кровотечение слишком сильное. Рана.., очень большая... Я как сонный.

— Не спи! — взмолилась она. — Борись со сном!

Чернота, возникшая где-то внутри, пронизала все тело, осязаемая, как бархат, мягкая и приятная на ощупь. Он почувствовал, как слабеет пульс по мере того, как голова наливается свинцовой тяжестью и начинает кружиться.

Про себя он вскрикнул...

Молча...

Гора Зуб была так близко — и одновременно так далеко.

Дэйвис заплетающимися ногами сделал несколько шагов, прежде чем упал навзничь. Холод снега так восхитительно освежил кровоточащую рану, что он внезапно ощутил уверенность, что оправится и ему будет хорошо, если напихать немного снега внутрь, туда, откуда кровь... Так он и лежал, чувствуя себя хорошо, погружаясь в забытье и воспринимая липкий холодный снег как преддверие мирной и безболезненной смерти...

Не просто тишина — а гораздо тише. И не просто темнота — а полный мрак. И не просто полное отсутствие запахов, а нечто стерильное — некий колодец, созданный с непонятной целью или вообще без цели, подземелье без стен, потолка и пола, лишенное воздуха и малейшего дуновения ветерка, а также всего того, что можно определить с помощью органов чувств, — какая-то уходящая в бесконечность внешняя оболочка из ничего, абсолютный нуль...

...и возник свет.

Сначала мрак кромешный превратился просто во мрак. Затем непроницаемая темнота стала черной как деготь. Потом — просто чернотой. Наконец — просто темнотой. Свет возникал постепенно, по чуть-чуть, пока не достиг яркости лунного света, хотя откуда он исходил, понять было невозможно.

Затем он начал различать звуки.

Пощелкивание...

Жужжание...

Звуки, похожие на работу магнитных лент, когда они наматываются или разматываются на бобинах...

Все шумы, характерные для работы сложной машины, когда она занимается тем, к чему ее предназначили создатели. После того как у него в мозгу осмыслилось слово “машина” как первое конкретное понятие во всем его значении, возникшее на стадии медленного пробуждения, то на ум пришли и другие содержательные мысли и стали возникать вопросы.

Где он? Мысль плясала вокруг этого вопроса, отдавая себе отчет, что человек, у которого нет ни малейшего понятия, где он находится, либо пьяный, либо не в своем уме или же был умышленно накачан наркотиками. Да-да, весь набор расхожих фраз из его исторических романов возник в его мозгу. Но по мере того, как он их осмысливал, сразу отвергал одну за другой, пока не пришел к выводу, что избитые штампы здесь неприменимы. Так где же он, черт побери?!

Он чувствовал стул под собой. Нет, не совсем стул, а что? Это больше походило на бархатную кушетку, автоматически меняющую свою форму, — сейчас она сложилась и приобрела очертания кресла, чтобы он мог принять сидячее положение. Штуковина была так хорошо отрегулирована, что хотя сначала он и испытывал некоторые неудобства, то сейчас ощущал себя вполне комфортабельно.