Изяслав Кацман - Я, Великий И Ужасный [СИ]

"Где найти Сонаваралингу-таки?!" — громкий крик вырвал меня из состояния философской задумчивости. Впрочем, для окружающих ничего не изменилось: я, как сидел на циновке, так и сидел. Можно, конечно, встать и выглянуть из-под навеса: кому я там понадобился. Но положение обязывает невозмутимо восседать, ожидая, пока ищущий меня индивид не предстанет пред мои очи. Как бы ни терпелось узнать, в чём дело.

Увы, необходимость вести себя, как полагается солидному и уважаемому папуасскому деятелю — не самое хреновое в моём нынешнем положении не-понятно-кого. С одной стороны — я особа, приближённая к типулу-таками (так звучит женский вариант титула верховного правителя Пеу), юная повелительница прислушивается в первую очередь ко мне, а уж потом — к остальным. С другой же стороны — никакого официального статуса не имею, и всё держится только на добром расположении Солнцеликой и Духами Хранимой, репутации страшного колдуна да поддержке славного общества "пану макаки", "пану олени" которого является ваш покорный слуга.

Идя на государственный переворот и захват власти, я, в общем-то, догадывался, что любые прогрессивные начинания придётся внедрять, преодолевая сопротивление папуасского общества. Но не представлял себе, насколько тяжело будет.

Всё, буквально всё, требовалось реформировать, отменять или, наоборот внедрять. И ничего не было возможно делать.

Даже попытка запретить процветающее в Мужских домах мужеложство, которую я предпринял на фоне скандала и разбирательств вокруг смерти подростка, последовавшей от "проникновения мужского уда", сразу же была раскритикована членами "совета солидных и разумных мужей". Все — от Кинумирегуя до Ванимуя — дружно принялись убеждать меня, что запрет сего обычая народ воспримет как подрыв общественной морали и попрание традиционных ценностей папуасского общества. Так что пришлось смириться с этой педерастией.

Если уж подобная мелочь была встречена в штыки нашим правительством, что уж тут говорить о прочих запланированных мною реформах. То есть, озвучить ту или иную идею на совете я конечно мог. Но после подробного обсуждения от неё не оставалось и мокрого места.

Ну а то, что, по мнению "солидных и разумных мужей", заслуживало внимания, по мере практической реализации настолько извращалось, что иной раз думалось — лучше бы я сидел и не рыпался. Не удивительно, что экспедиция за медной рудой в Верхнее Талу, после всех этих обломов с реформированием, казалась лёгкой прогулкой.

Конечно, и с выкапыванием кусков руды, и с её транспортировкой выделенные для этого кадры справилась бы и без меня. Благо среди "макак" хватало сонаев, участвовавших в поиске и заготовке малахита у себя дома. Да и привлеченные местные жители быстро освоили нехитрый процесс выкапывания голубовато-зелёных камней.

Но разве мог я упустить возможность побывать в ещё невиданной части Пеу, да при этом отвлечься от обязанностей по государственному управлению, которое всё больше начинало напоминать мне какой-то густой не то туман, не то кисель: затягивающий, обволакивающий и отупляющий. Так что, хотя, с точки зрения текущих задач и проблем, самоличное моё участие в походе за медью было неоправданной глупостью, зато позволяло подумать обо всём немного отстранённо, без стоящих над душой и ждущих немедленного моего слова предводителей "макак" или "сильных мужей".

Впрочем, моя роль в экспедиции не сводилась к копанию малахита или даже к руководству этим копанием. Для первого были рядовые участники, а для второго — Кано, вполне справлявшийся дома в Сонаве с организацией подобного процесса. Мне предстояло решать политические вопросы, связанные с медью.

Когда группа сонаев, участвовавших у себя дома в добыче малахита, прогулялась вместе с Пинарапе и притащила в Мар-Хон пяток корзин зелёно-голубых камней, а я, тряхнув стариной, выплавил из них несколько губчатых кусков красноватого металла, стало ясно, что источник руды относительно доступен: по словам разведчиков, они накопали целую кучу, и есть ещё много в земле.