Юрий Антропов: Самосожжение

Такие дела…

Алина усмехнулась, вспомнив, что так обычно говорил Гей, а после того, как он прочитал книгу одного американского писателя о бомбардировке американцами Дрездена, к этим двум словам Гей мрачно добавлял еще три слова, первое из которых означало охранный знак, а два последних — имя автора.

Такие дела. Копирайт. Курт Воннегут.

Шутник этот Гей. А может, напротив, человек чересчур серьезный. Алина частенько и сама не понимала его толком. Вот, например, что за комедию ломал он теперь перед камерой телевидения?

Конечно, по роду своей работы социолога Гей появлялся иногда на экране телевизора, но о каждом таком появлении было известно заранее, как водится, а тут был какой-то экспромт, не свойственный его профессии. Хотя какой уж тут может быть экспромт с участием Гея в программе, которая шла по каналу отнюдь не дружественной страны! Тем более что Гей считался командированным за рубеж совсем по другой тематике.

На всякий случай Алина покрутила ручки телевизора, как бы прогоняя наваждение, но еще четче, еще рельефнее стало изображение человека, похожего как две капли воды на ее мужа.

Жаль, что в эту минуту Алина была одна. И не дома, где можно было позвать, разбудить младшего сына, потому что старший был в армии; наконец, кинуться к соседям — чего в любой другой ситуации она не делала, — чтобы сообща пережить это странное, тревожное совпадение или же на людях увидеть все в истинном свете, без мистики.

В этот вечер Алина сидела в отеле «Девиц», в своем номере. Два дня назад она прилетела с Геём в Братиславу из Москвы. Это была ее первая поездка за границу, которую Алина ждала, казалось, всю свою жизнь. И надо же так случиться, что именно в этот вечер Гея не было рядом с нею — он еще утром уехал в Татры. У него там было дело. Разумеется, творческое. Гей собирал материал для новой статьи, очерка ли, его интересовала жизнь Ленина в Татрах накануне первой мировой войны.

— Внимание! В руках у Гея спички!..

Предчувствие неминуемой беды овладело ею, а вместе с тем и состояние беспомощности. Как во сне, когда бесконечно долго падаешь куда-то, падаешь…

Вспышку пламени на экране телевизора Алина увидела сквозь сомкнутые веки.

Она вскрикнула и зажала рот рукой, впилась зубами в ладонь, не чувствуя боли.

Потом она вскочила и метнулась к телевизору, словно от этого ее движения зависела сейчас жизнь Гея.

На экране был мятущийся факел.

— Господи, что же это такое?! — придушенно произнесла она, все так же зажимая ладонью рот.

Ее бил озноб.

Потом она как-то странно стихла.

Она оцепенела. Только глаза ее, расширившиеся от ужаса и жившие как бы отдельно, двигались из стороны в сторону, следя за перемещениями факела по экрану.

Когда горящего, упавшего на асфальт Гея залили пеной огнетушителя, Алина болезненно зажмурилась, лицо ее исказилось, она сжалась, будто силясь закричать, но открытый рот оставался беззвучным.

Слезы, плач — вот что могло ее вывести из шока.

Но слез не было.

Это была, сказал бы Гей, лучшая сцена женского отчаяния, никакая Анна Маньяни не смогла бы сыграть ее на таком уровне.

Но Гей сгорел.

Вместо него на экране была шевелящаяся пена.

Ну что же, диалог президентов был теперь записан, Гей еще успеет его прослушать. А жена? Что думает она об акте самосожжения Гея? Судя по всему, Алина пока что не в состоянии ответить на этот вопрос.

А Бээн? — вдруг спросил себя Гей. Что думает Бээн, большой начальник из Сибири, большой друг не только Георгия, но и других социологов из Москвы, — что думает об акте самосожжения Борис Николаевич?

Тут гадать и мудрить, пожалуй, не стоило. Ответы Бээна, чего бы вопросы ни касались, были универсальными и в то же время абсолютно точными.

Ответ первый: ДИАЛЕКТИКА ЖИЗНИ.

Ответ второй: БАРДАК.

Но какой из этих двух ответов Бээн дал бы теперь, Гей не знал, хотя и догадывался.

Начался ночной телефильм «Адам и Ева».

Трансляция не то из ФРГ, не то из Австрии, Гей не обратил внимания на титры, он смотрел в это время на церковь за окном отеля, как раз возник звук церковного колокола, звук был недолгий, ночь как будто глушила его, а крест на куполе в свете луны казался золотым.

Однажды он видел этот фильм. Впрочем, фильм был жизненно достоверным настолько, что у Гея сложилось впечатление, будто он смотрел его постоянно, куда бы ни забрасывала его судьба. И теперь Гей не без удовольствия прослушал вступительный монолог ведущего, он почему-то представил себе, что это известный актер кукольного театра Зиновий Гердт, такие же иронические интонации Гей слышал в «Божественной комедии», человек за кадром говорил о том, что это будет фильм о любви, о зарождении ее, величайшего из всех человеческих чувств, о расцвете и угасании, а потом снова о рождении, точнее, о возрождении любви, сказал ведущий с особым оттенком, и эта возрожденная любовь, добавил он, спасет мир, который сегодня находится в состоянии распада…