Александр Рудазов - Рассказы из правого ботинка (сборник)

Ну, все мы когда-то были детьми…

Оно, конечно, как раз дети-то домовых и видят. Совсем еще маленькие – младенцы. Если младенец смеется или плачет невесть с чего – точно домовой ему или козу состроил или рожу страшную скорчил. Ну а потом они подрастают и глаза приучаются отсеивать «то, чего не бывает». А домовым только того и надо.

Еще пьяные домовых порой замечают. И те, кто травки всякие нехорошие курит, да зелья поганые через иголки впрыскивает. А только кто ж им поверит-то? Они сами своим глазам не верят – примерещилось что-то, и все тут. Да и нечасто такое бывает – глаза нужно так залить, чтоб вообще никаких больше мыслей не осталось.

Ну, а что животные домовых видят, это ни для кого ни секрет. Твари бессловесные, безгрешные много такого замечают, чего люди знать не знают, ведать не ведают. Особенно у кошек ловко получается – кошки все видят, видимое и невидимое. У собак похуже – эти домовых не глазами видят, а носом чуют.

Прокоп поежился и поднял воротник. Ночка выдалась холодная. Лето хоть пока и не кончилось, а все одно – прохладно по ночам, ветерком с Волги веет. Еще пара дней, и осень явится – с дождями, с ветрами…

Старенький домовой грустно посмотрел на предмет, зажатый в ладони, вздохнул и юркнул через дорогу – в дом напротив. Так и не понял он, о чем в этом письме говорится, пусть уж Венька разберется, он паренек смышленый, мерекает во всякой механиции. А он, Прокоп, для этого стар – поздно ему переучиваться.

Домовые-то живут ого-го сколько – вот и не поспевают за людьми. Очень уж те быстро меняются. Вроде еще совсем недавно царь был. Потом – царя скинули, коммунизм строить зачали. Домовые первые лет тридцать и понять-то не могли – что за коммунизм такой, зачем надобен? Постепенно начали соображать некоторые. Михей в городе самым первым суть уловил – он вообще башковитый мужик. И решил – раз уж Большаки этот самый коммунизм строят, так и нам, Малому Народцу, не зазорно будет. Надо тоже перенять.

Ну ладно, переняли.

И на тебе! Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! Не успели за дело взяться как следует – так уже все! Нету больше коммунизма! Опять Большаки в другую сторону развернулись! Старое все снова поломали – и опять сызнова! Теперь уже что-то другое затеяли – не с царем, но вроде похоже. Ну и вот стоило ради каких-то семидесяти лет огород городить?! Только-только начали, как уже все – конец!

А им-то, им-то что делать?! Домовым-то?! Они же уже взялись, уже настроились! Домовые быстро перестраиваться не умеют! Вот уж больше пятнадцати лет прошло, а они все трепыхаются, все еще не поняли до конца, что уж и нет никакого коммунизма! И еще, наверное, столько же пройдет, пока окончательно поймут. Михей, вон, в затылке чешет, никак разобраться не может – что ж делать-то теперь? Опять старое ломать, новое строить? Да сколько можно-то?!

Михей, он вообще старается в ногу со временем идти. За Большаками поглядывает, все у них перенимает – ну чисто мартышка. Даже ликом – копия нынешнего городничего, только маленький. Их теперь почему-то по-аглицки кличут – мэрами. А чем «городничий» плохо было? Михей, вон, городяник – значит, наибольший домовой из всех, за всем городом приглядывает.

Снова скрипнула дверь. Теперь уже другая – дверь подъезда. Венька в четырехэтажке живет – тоже старенькой, но все ж поновее, ей и пятидесяти годов еще не исполнилось. На третьем этаже.

На самом деле, он во всем доме живет, но на третьем квартира есть пустая, вот Венька там все время и болтается. С этим своим… как его… компьютером.

– Венька! – тихо поскребся в дверь Прокоп. – Венька, ты дома?

– Есть децл, – послышалось оттуда. – Заходи, старый, мы тебе чаю на спину нальем.

Прокоп бесшумно просочился в тоненькую, почти неразличимую щель между дверью и косяком. Стены, заборы, двери для домового – не более чем дорожная разметка для человека. Не преграда. Надо – в любую щель прошмыгнем, хоть с волосок. А если даже такой нет – и сквозь стену пройти не побрезгуем.

Особенно если ты не обычный домовой, а господар!

В пустой однокомнатной квартире из мебели только телефонная розетка. И компьютер. Перед ним, прямо на полу, сидит и курит Венька – мелкий и очень уродливый гремлин. Прокоп сдернул с головы старый помятый картуз и начал теребить его в руках, не зная, с чего начать. Предстоит просить об одолжении, а Прокоп этого жутко не любит – не к лицу ему, старому господару, кому-то обязанным быть.

– Кхе! Кхе! – закашлялся он, ощутив сладковатый дымок. – Охти мне, Венька, да что ж ты делаешь-то, идол?! Табачищем навонял! Постыдился бы!