Николай Эдельман - Ночь в городе

По улице с ревом пронеслась колонна машин.

- Гангстеры поехали кататься, - сказал Реджинальд. - Они так всегда, на куче черных лимузинов.

Потом из глубины Заброшенных Кварталов понеслись тяжелые ритмичные удары. Дом вибрировал в такт им, дрожали, звеня, бутылки у Эрвина в шкафу, расплескивалось спиртное в рюмках.

- А это ещё что? - спросил Герц апатично. Он чувствовал себя ужасно пьяным.

Реджинальд сказал:

- Весьма заурядное явление, его даже не называют никак. Ну, скажите, если не дьявол, то кто же ещё производит эти звуки?

- Кто-то производит. Но почему непременно дьявол?

- Ну, пусть инопланетяне.

- Еще лучше. Нет, уж лучше дьявол.

Повернув глаза к двери, он увидел, что в помещение из темноты ночи вошли, держась за руки, две маленькие фигуры. Это были двое детей - мальчик и девочка; мальчику было, пожалуй, лет девять, девочке - лет двенадцать, но они были почти одного роста. Только странное, не по-детски серьезное выражение их больших глаз сбивало с толку, и возникала мысль, что они гораздо старше. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Почти бесшумно, все так же держась за руки, не говоря ни одного слова и даже не раскрывая ртов, они прошли по всему залу, задерживаясь у каждого столика и оглядывая сидящих своими пугающе серьезными немигающими глазами.

- Кто это? - тихо спросил Герц. Ему стало страшно и странно, как будто посреди жары кто-то окатил его ведром холодной воды. Секунду спустя он понял, что больше всего поразило его в облике этих детей: их взрослые, широко раскрытые глаза ни разу не мигнули.

- Ночные дети, - сказал Реджинальд. Дети подошли к стойке, и Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно дети стали есть, аккуратно подбирая крошки.

- Появляются из ночи, как из тьмы выныривают, - рассказывал Реджинальд. - Приходят, съедят что-нибудь и, ни слова не говоря, уходят опять. Никто не знает, кто они и откуда. Одни в лохмотьях, другие в приличной одежде. У них только у всех взгляд один и тот же - по нему их и узнают.

- Да, - сказал Герц. - В их взгляде запечатлен весь ужас ночи.

Он хотел сказать всего лишь парадоксальное замечание, но сказав, понял, что был совершенно прав, и его даже передернуло. Сейчас ему казалось, что ничего более непонятного и пугающего, чем эти дети, он до сих пор в городе не видел.

Несколько минут он молчал, вслушиваясь в звуки ночной жизни - где-то вдали опять выстрелы и сдавленный вопль - потом снова взглянул в тот угол, где сидели "ночные дети" - но их там уже не было. Они ушли и исчезли во мраке так же бесшумно, как и появились. Осталась только тарелка, вылизанная до блеска, так что казалось, что с неё и не ел никто. Он ещё помолчал, а потом сказал:

- Значит, вы определенно считаете, что у вас здесь находится центр мирового зла? Ну что же, может быть. Только нет дьявола никакого. Это все она, энтропия поганая - всю жизнь она меня преследует. Общество распадается, город распадается, мир распадается. И нет никакого выхода. Переделать уже невозможно, настолько все прогнило, а разрушать - только хуже будет.

- Так может, лучше - разом, чем медленно подыхать?

- Не знаю, не знаю... Неохота ведь. Всегда остается надежда, что все обойдется. Хоть ещё год-другой пожить в относительном спокойствии. Я конченный человек. В прошлом только мерзость и кровь, а будущего не существует... Видеть, как на тебя надвигается волна мрака и осознавать, что ничем не сможешь её ни остановить, ни задержать! Зачем тогда рыпаться, что-то делать, о чем-то мечтать, чем-то рисковать? Никогда мы этого не узнаем - это вне нашей компетенции. Не хотел быть агностиком, да жизнь заставляет.

На него напала такая черная меланхолия, что хоть вешайся. Он привалился к плечу девушки.

- Ой, осторожнее! - воскликнула она. - Вы порвете мне купальник!

- Зачем тебе купальник? - спросил Реджинальд. Он, кажется, тоже находился в последней степени, и навалившись грудью на стол, с трудом боролся со своими съезжающими к переносице глазами.

Герцу внезапно стало весело.

- Ты не понимаешь, - сказал он. - Купальник, - он взялся двумя пальцами за край лифчика девушки, - вещь гораздо более развратная, чем нагота; вроде бы он и скрывает все, но на самом деле только привлекает к дамским прелестям внимание. Особенно когда он вот такой маленький узенькая полоска яркой ткани, и из-под края её уже что-то выглядывает. Трудно отказаться от искушения, оказавшись рядом с девушкой в купальнике, не попытаться снять его, - он сделал вид, что хочет привести свою угрозу в исполнение. Марго легко шлепнула ладонью по его пальцам, а Джери вдруг выдал: