Тамара Крюкова - Чудеса не понарошку

Вот это была новость!

"Странно, как это человек устроен наоборот, - подумал Митя, - когда знаешь, что надо возвращаться домой, то возвращаться не хочется, а когда не можешь вернуться, то очень хочется домой".

Мите стало грустно: а вдруг он уже никогда-никогда, может быть, даже целую неделю не увидит маму? И он понял, как соскучился по ней. А когда Митя вспомнил, что сегодня мама печет его любимые пирожки с яблоками, то соскучился еще больше.

Между тем то, что Митя не может вернуться, Авосю, как видно, совсем не огорчало. А так как Авося совершенно справедливо считал, что сидеть без дела две минуты - это в два раза скучнее, чем сидеть без дела одну минуту, то нетерпеливо спросил:

- Ну, чем бы теперь заняться?

- Вот в чем вопрос, - рассудительно сказал Мефодий.

- Какой вопрос? - спросил Авося.

- Чем бы теперь заняться, - ответил Мефодий.

- Это я первый спросил, - возразил Авося, готовый вступить в спор.

- А мама сегодня пирожки печет, - сказал вдруг Митя.

- Подумаешь, пирожки, - презрительно фыркнул Мефодий. Как и всякий настоящий плюшевый львенок, Мефодий никогда в жизни не ел пирожков, а если быть откровенным до конца, то он вообще ничего не ел и есть ему совсем не хотелось.

- Тебе хорошо говорить "подумаешь", а у меня от голода даже в животе урчит, - сказал Митя.

- Это же замечательно! - воскликнул Авося.

- Ничего себе замечательно. Я, может быть, вообще могу с голоду умереть. Вам-то, наверное, совсем есть не хочется, - обиделся Митя.

И тут Мефодий вспомнил, что он настоящий, а у всякого настоящего льва должен быть настоящий зверский аппетит. Мефодий смущенно кашлянул и сказал:

- Я говорю: "Как подумаешь: пирожки - так сразу аппетит просыпается".

- А у меня он уже давно проснулся, - сказал Митя.

- Вот это-то и замечательно, потому что теперь я точно знаю, чем мы сейчас займемся. Я вам чего-нибудь приготовлю, - предложил Авося.

- А ты умеешь? - с сомнением спросил Митя.

- Это я-то? Да я просто ужас как люблю готовить! Я вам такого наготовлю - пальчики оближете!

- А я тоже умею готовить, - сказал Митя небрежно, будто для него уметь готовить было самым обычным делом. - Я даже яйца могу сварить в мешочке.

Митя не стал говорить, что это единственное, что он может приготовить. К чему такие подробности?

Авося недоверчиво покачал головой.

- Ну ты и врешь! - сказал он.

- Ничего не вру. Только газ мама зажигает, - сознался Митя.

Но Авосю не так-то легко было сбить с толку.

- А как же ты мешочек на огонь ставишь? - спросил он с видом человека, который знает, как варить яйца.

- Я мешочек на огонь и не ставлю. Варится-то в кастрюльке.

- А говорил в мешочке, - язвительно сказал Авося.

- Яйцо в мешочке - это вовсе не значит, что его варят в мешочке. Это значит, что яйцо всмятку, - объяснил Митя.

- Соображать надо. Варят в смятке, а потом перекладывают в мешочек, - со знанием дела пояснил Мефодий.

- Значит, на огонь ставят смятку? - с интересом спросил Авося.

- Да нет же. Варят в мешочке, а потом кастрюльку кладут в смятку. То есть нет. Варят всмятку, а потом в мешочек кладут кастрюльку. Фу ты, совсем запутался, - махнул рукой Митя.

- Я всегда говорил, что ты большой путаник. Без меня ты бы пропал, - сказал Авося.

- А ты что умеешь готовить? - с вызовом спросил Митя.

- Все что угодно! - ответил Авося.

"Все что угодно" таило в себе заманчивые перспективы, и Митя осторожно спросил:

- А если мне угодно пирожное?

- Проще простого!

- А мороженое?

- Запросто!

- Эскимо?

- Хоть сто порций!

Митя так ясно представил себе сто порций замечательного, восхитительного, покрытого шоколадной корочкой эскимо, что у него во рту пробежал сладкий холодок. Но тут, совсем некстати, он представил маму, которая говорит, что воспитанный человек должен есть в меру и не набрасываться на еду, будто он ест первый и последний раз в жизни. И Митя повел себя как настоящий воспитанный человек. Жаль, что мама не видела его!

- Сто порций - это слишком много, - сказал Митя. И при этих словах он снова представил себе сто порций мороженого, которые таяли одна за другой. И пока они все не исчезли из его воображения, Митя поспешно добавил:

- Давай девяносто девять!

- И еще что-нибудь подобающее, - неопределенно повертел лапой Мефодий, который так недолго был настоящим, что толком не знал, чего бы ему попросить.

- А оно соленое или сладкое? - спросил Авося.

- Что?

- Ну это, подобающее.

- Как бы тебе сказать, - уклончиво сказал Мефодий. - Если ты говоришь об очень соленом, тогда оно, может быть, и сладкое, но оно, конечно, не такое сладкое, чтобы быть несоленым, понятно?