Владимир Журавлев - Имаго

Черт побери! Значит церковники все же правы? Я никогда не верил в загробную жизнь, я всегда был атеистом. Не просто атеистом из тех, которые верят, что Бога нет. С моей точки зрения подобные атеисты немногим лучше бьющих поклоны старушек. Нет, я был настоящим научным атеистом. Я не верил ни в то, что Бог есть, ни в то, что Бога нет. Я рассматривал обе гипотезы и старался понять, какая из них более отвечает моим знаниям о мире, людях. И приходил к выводу, что если Бог и есть, то по крайней мере никак не общается с людьми. А о том, что происходит с разумом человека после смерти, нет достоверных сведений. Следовательно, по принципу Оккама мы должны считать, что со смертью исчезаем насовсем, а Бога нет. Но вот я же умер и не исчез. Я мыслю, а следовательно существую. И я нахожусь в месте, подозрительно похожем на всякие библейские рассказы. И что мне там дальше обещали? Суд и вечные муки, как атеисту. Что же, буду ждать здешних полицейских. Интересно, как они выглядят?

Я ждал довольно долго, но за мной никто не приходил, никто меня не тащил на суд или в котлы и на сковородки. А с чего я собственно взял, что меня потащат на суд, поставят лицом к лицу с типом в мантии и с крыльями, будут предъявлять обвинение и зачитывать приговор? Это ведь земные предрассудки. Да и на Земле нередко приговор выносится заочно. Может суд уже был, и я уже… нахожусь в аду? Ну, наверное в аду, поскольку на рай это местечко мало похоже. Но если это ад, то в чем же состоит мое наказание? А может это как раз и есть наказание — одиночество в месте, где даже глазу не за что зацепиться. Вечность одиночества это действительно жуткая штука. Наверное хуже, чем вечность мучений. Потому что к мучениям можно привыкнуть, если все равно умереть не можешь и необратимого ущерба они не приносят. Но зато дают хоть какие-то сенсорные ощущения. А вот отсутствие сенсорных ощущений — пытка пострашнее. Настоящие робинзоны на необитаемом острове сходили с ума через два-три года. От того, что не с кем общаться. А испытатели, лишенные сенсорных ощущений в специальных боксах, не выдерживали и суток. Читал я об этом. Я, правда, пока с ума не схожу. Испугался немного — это есть, но и только. Хотя неизвестно, сколько я тут нахожусь. По субъективным ощущениям около суток, но это только ощущение. С другой стороны, никакой вечности мучений от одиночества и сенсорного голода у меня не будет. Сойду с ума и все. Какой смысл мучить сумасшедшего? Он все равно ничего не понимает уже. Но сейчас-то что мне делать?

И я пошел в сторону горизонта. Пошел просто потому, что никакого другого занятия придумать не мог. А мне казалось, что в моем положении лучше делать хоть что-то, чем совсем ничего не делать. Шел я так довольно долго, наверное несколько часов. Вокруг ничего не менялось. Так же было бы на Земле, если бы я шел по воде аки Христос посередине Тихого океана. Разница, впрочем, была: я совершенно не уствал. Когда я был жив, после такого перехода у меня ноги бы уже отваливались, а тут никаких ощущений. Только идти мне надоело. И тогда я побежал. В жизни я был не слишком хорошо тренирован, ну разве что в молодости. А здесь бежалось мне легко, даже с удовольствием. И никакой одышки. Впрочем, я ведь уже понял, что на самом деле не дышу. После смерти и дышать незачем — все равно не задохнешься. Постепенно я наращивал темп — усталости нет, усилий не требуется. И в конце концов помчался так, что не каждый гоночный автомобиль угнался бы. На Земле при такой скорости мне давно бы голову ветром оторвало. А тут воздуха нет, ничто не тормозит бег души. Вот только вокруг ничего не меняется. Пейзаж такой же, как если бы я на месте стоял. Может я и не бегу вовсе, а мне только кажется? Или бегу, но по кругу? Но почему-то я был уверен, что не просто бегу, но бегу по прямой и очень быстро. Смысла в этом, похоже, никакого нет, но раз нет усталости, то какая разница — бежать или лежать? Если мне предстоит пребывать здесь вечность, то я смогу узнать, можно ли передвигаясь с конечной скоростью бесконечное время добраться до края бесконечности.

Бесконечного времени мне не потребовалось. Даже очень большого времени не потребовалось. Горизонт вдруг стал приближаться, расти. Я сбавил скорость сначала до простого бега, потом до шага, и наконец уперся в край загробного мира. Край оказался высокой стеной такой же туманной, как пол, с цветом промежуточным между цветами пола и небесного свода. Стена была не слишком отчетливо видна, но хорошо ощущалась как упругий барьер, не пускающий меня дальше. А с чего я собственно взял, что это край? Просто стена, отгораживающая мою клетушку от остального загробного мира. Стена непроницаемая для меня, поскольку пока я не нашел способа за нее проникнуть. Но вполне преодолимая для чего-то другого: уголком глаза я успел заметить радужное облако, выскочившее из стены и умчавшееся куда-то туда, откуда я прибежал.