Евгений Велтистов - Ноктюрн Пустоты

А вслед за первыми опытами — грандиозная затея в долине Красной реки: водопады воды с небес, искусственное наводнение…

Исковерканная земля — выжженная напалмом, протравленная ядами, изрешеченная воронками, заболоченная ливнями — долгие годы приходит в себя. Смерть слишком часто парила над этой страной, слишком много оставила ран и шрамов. Впервые во Вьетнаме велась война на тотальное уничтожение природы и человека.

— Оружие Зевса — так называлась в секретных бумагах климатическая война. Запомни эти слова, Джон, — сказал мне Боби, проклявший свою боевую юность.

Я представил статую Фидия: бога-гиганта, распоряжавшегося судьбами людей. Когда-то мы с Марией пытались встретиться с Зевсом у подножия Олимпа. Как давно это было…

— Эсхил осудил Зевса, — заметил я, — считая его неограниченную власть беззаконной.

— Эсхил не представлял наше время, — пробурчал шеф. — Зевс — мальчишка перед Пентагоном, а его молнии — спички в сравнении с ракетами. Это так, историческое сравнение, старина…

Ночью из сахальской пустыни я вызвал Аллена, поболтал с ним, рассказал, чем занимаюсь.

— Не нравится мне это, Жолио, — заметил Аллен. — Береги себя.

— Я здесь гость — приехал и уехал. Детей жалко, Вилли.

— Детей всегда жалко. Вот что, Жолио, измерь-ка рентгеновское излучение солнца. А я взгляну со своей высоты. Есть кое-какие подозрения…

— Хорошо.

В соседней палатке спал, свернувшись калачиком, Нгоро. Ему снились сады и луга.

Вечером мы заехали в первую попавшуюся на пути деревушку. Нгоро обошел хижины. Младенцы до двух лет умерли. Более половины детей болели корью. Врач был три недели назад. Крестьяне доедали семена, которые власти раздавали для посева.

Нгоро дал радиограмму в центр: «Положение стабилизируется». Когда я его спросил, что это значит, он серьезно ответил: «Мне надоело давать бесполезные депеши: «срочно требуется». В центре поймут правильно: положение стабилизируется, потому что все, кому угрожает смерть, скоро умрут».

Аллен, услышав от меня эту историю, решительно произнес:

— На следующем витке я займусь анализом атмосферы над Сахелем… Как там Мария?

Я опешил от вопроса. Значит, он не слышал, даже не подозревает?

— Ничего, — сказал я тихо.

— Привет ей!

— И тебе…

До рассвета ворочался на солдатской койке в душной ночи, думал об Эдди. То, что он пробудился к жизни, замечательно, но опять выбрал странное увлечение. Гигантский гоночный автомобиль, куда вкатывалась коляска, автомобиль в окружении черных мотоциклистов, не соблюдавших правил движения, наводил страх и тоску на всю округу. Соседи, знавшие Эдди, понимали, что парень мечется от внутренней боли, но кто из водителей хотел, чтобы его малолитражку насквозь пробил заостренный, как зуб, бампер «бешеного Эдди».

Длинноволосые мотоюнцы избрали Эдди своим кумиром. Его имя украшало куртки, шлемы, номерные знаки. Эдди научил их такому трюку: на полном ходу с машины сбрасывается подкидная доска, и мотогонщики, оттолкнувшись от трамплина, перелетают через встречные машины, орут, воют, улюлюкают: «Эдди!.. Эдди!.. Э-ди-ди-и!»

Полиция штрафовала и разгоняла компанию. Парни ненадолго затихали — усовершенствовали в нашем гараже автомобиль или придумывали новые трюки. Меня предупредили в управлении, что при первом же дорожном происшествии будет начато официальное дело.

Я провел с сыном серьезный разговор.

— Аварии не будет, — сказал Эдди. — Каждый, кто допустит промашку, отчисляется. Такой уговор.

— Он может быть отчислен навсегда.

— Может.

— Но зачем вам это?

— Понимаешь, отец, не могу примириться с тем, что я инвалид. Я живой человек, привык к скоростной жизни… Впрочем, ты не сумеешь влезть в мою шкуру.

— Скидывай — влезу.

— Поздно. Моя чересчур дырявая.

— Но ведь какого-нибудь интеллигента может хватить удар, когда вы летите над ним… Он подумает, что уже на том свете…

Эдди рассмеялся:

— Уверяю тебя, наша эквилибристика пугает меньше, чем повышение цен, угрозы политиканов и твое телевидение.

— Не заходи далеко, Эдди, — предупредил я.

— Я сказал: аварии не будет, — упрямо повторил сын, и глаза его стали грустными. — Как выяснилось, отец, жизнь дорогая штука. Иногда стоит больше миллиона.

Я положил ладонь на его горячий лоб.

— Кто как оценит, Эдди. Иногда дают всего сто тысяч.

И рассказал о человеке по имени Крафт, получившем сто тысяч за одну минуту.

Эдди как-то странно взглянул на меня.