Александр Бушков - Дождь над океаном (сборник)

— Интересная бледность — это у девиц, — сказал поручик Сабуров. — А я всегда был румян.

— Может, это вы попросту загорели, — любезно сообщил господин Смирновский. — А господина Гартмана злодейски бомбою убивая, были бледны.

— Господин Гартман, надо полагать, из ваших? Отдельного корпуса?

— Именно. Питаете неприязнь к отдельному корпусу?

— Помилуйте, с чего бы вдруг, — сказал поручик Сабуров. — Просто как-то так уж вышло, что я по другой части, мундир другого цвета.

— Каждый служит государю императору на том месте, где поставлен, сказала Щучья Морда.

— О том самом я и говорю, — развел руками поручик. — Вай-ана санн! [1] Грубое турецкое ругательство.

Губы Щучьей Морды дрогнули:

— Па-атрудитесь в пределах Российской империи говорить на языке, утвержденном начальством! Па-атрудитесь получить документы. Можете следовать далее. Приношу извинения, служба!

И тут же рассосались жандармы, словно приснились, миг — и нету, вернулся на свое место пузатый станционный страж, ротмистр со Смирновским повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:

— Отправить бы его отсюда, Иван Филиппыч, чтобы под ногами не путался.

— Дело. Займитесь, — сказал Крестовский, ничуть не заботясь, слышит их поручик или нет. — Выпихните в Губернск до ночи сего путешественника. Черт, однажды уже пускали в заграницы таких вот, потом дошло до декабря. Закрыть бы эту заграницу как-нибудь, чтобы — ни туда, ни оттуда…

Смешок:

— Так ведь императрицы — они у нас как раз из заграниц…

— Все равно.

— Ну, этот-то — от турок. Азия-с…

— В Азии тоже веет… душком.

И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах — было тут и изумление, и гнев, но больше всего ярости. Как нижний чин — вахмистр ему хлещет по роже, а тот в ответ — упаси боже, сделай руки по швам и терпи молча… И плевать им, что ты выиграл турецкую войну.

Плюнул и решил выпить водки в буфете. Подали «Шустовскую», хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца — чтобы с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшие уже, дух салу передавшие. Выпил рюмку. Занюхал хлебом, пожевал сальца. Еще выпил. Ужасно медленно возвращалось прежнее чувство благолепия.

О чем шла речь, кого искали голубые, он сообразил сразу. Давно уже было известно — больше по скупым слухам, — что в России, как и в Европе, завелись революционеры. Как в Европе, кидают бомбы, метко и не очень палят по властям предержащим и самому государю императору, пытаются взбунтовать народ, но ради чего это затеяно и кем — совершенно непонятно. Никто этих революционеров не видел, никто не знает, кто они такие, много их или мало, то ли они в самом деле наняты жидами и ляхами, то ли, как пятьдесят четыре года назад, мутню начинают самые что ни на есть русские люди. По слухам, есть даже значащиеся в Бархатной книге, а потому наемными они оказаться никак не могут. Но вот какого рожна им нужно, если крестьян освободили, срок службы солдатам неимоверно убавили и провели всякие судебно-земские реформы? Поручик Сабуров не знал — в кадетском и в полку об этом как-то не говорили. А в Болгарии было не до посторонних мыслей о сложностях российского бытия, там все было ясно и просто: турки зверствовали над православными братушками, за что и получили как следует…

— Господин Сабуров!

Смирновский стоял над ним, улыбался как ни в чем не бывало:

— Собирайтесь, господин Сабуров, Оказию мы вам отыскали. До самого Губернска. Не венский экипаж, правда, да где ж тут венский раздобудешь? Да и потом — разве вам привыкать, герою суровых баталий?

Сабуров хотел было отказаться, но посмотрел в эти глаза и доподлинно сообразил: в случае отказа следует ждать любой пакости. Бог с ними… Он вздохнул и полез за деньгами — уплатить буфетчику.

— А вот скажите, господин Смирновский, — решился он, когда вышли на улицу. — Эти ваши… вот которых вы ловите…

— Государственные преступники?

— Они. Что им нужно, вообще-то говоря?

— Расшатать престол, — сказал Смирновский. — Интрига внешнего врага. Полячишки, жиды и, увы, жадные на злато продавшиеся великороссы. Ослабить могущество империи норовят.

Все вроде бы сходится, и Смирновский — человек государственный, облеченный и посвященный, врать вроде бы не должен. Да уж больно мерзкое впечатление производит — сыщик, нюхало, земской ярыжка, стрюк… Неужели такой правду может говорить?

Оказия была — запряженная тройкой добрых коней купеческая повозка из Губернска. Гонял ее сюда купец второй гильдии Мясоедов со снедью для буфета, дорогой и подешевле — то есть купец владел и хозяйствовал, а гонял повозку за полсотни верст приказчик Мартьян, кудрявый детина лет тридцати, если убивать — только из-за угла в три кола. Да еще безмен с граненым шаром под рукой, на облучке. Иначе и нельзя в сих глухих местах, где пошаливают, и весьма, такой приказчик тут и надобен…