Геннадий Карпов - Афродита Супярилярийская

Алимамед слушал вполуха. По его мнению ничего интересного здесь не было: осколки, черепки, остатки древней кладки, камни. Причём ходить было небезопасно: камни держались непрочно и норовили выскользнуть из под ног. Можно было и ногу подвернуть, и здорово расшибиться, свалившись с какой-нибудь кучи. Прогулка всё меньше и меньше нравилась Алимамеду – ему было начхать на древность этих камней, и больше беспокоила судьба оставленной рыбы. Любая бродячая собака могла испортить весь улов.

Вдруг, казавшийся солидным, большой камень крутанулся под ногой Алимамеда и покатился вниз. Теряя равновесие, Алимамед попытался ухватиться за идущего впереди Рауфа. Тот от неожиданности пошатнулся, оступился и, упав, скатился вслед за камнем, чуть не прихватив товарища. Но Алимамед, хотя и упал, сумел зацепиться и, отчаянно заскребя ногами, вылез из ямы. Обернувшись, он увидел чертыхающегося Рауфа, подымающегося с четверенек и продолжающиеся скатываться к нему камни; успел ещё подумать: «Так тебе и надо, профессор! Чёрт тебя понёс шататься по этим развалинам», как под Рауфом разверзлась земля, рядом на попа поднялась громадная глыба, и Рауф ухнул вниз вместе с камнями и землёй. Раздался мощный всплеск, затем громкое чмоканье, и потом только шорох катящихся и падающих в провал камней под аккомпанемент бултышья, доносившегося оттуда.

Алимамед застыл, парализованный ужасом. Потом его стала бить дрожь.

– Рауф! Рауф-джан! Ответь! Как ты там?

В ответ только бултыхание ссыпающихся в провал камешков.

Что делать?!.. Алимамед боялся не то, что спуститься – пошевелиться!.. Наконец, он заставил себя разжать пальцы и ползком перебрался подальше. Подождал, встал, набрался духу и стал очень осторожно спускаться по пологому спуску сзади ставшей дыбом глыбы. Страх когтями впился в сердце, незаметно для себя Алимамед вновь очутился животе и последние два метра прополз. Подползя к провалу, Алимамед заглянул в него. Темнота, затхлая сырость и молчание.

– Ра-а-у-уф! – жалобным голосом позвал он.

Тишина. С трудом чиркнул и зажёг дрожащими руками спичку. Бросил. Вроде колодца. Алимамед стал спешить, чиркать спичками о коробок, теряя и ломая их, бросая зажжённые вниз. Колодец. Внизу, в метрах четырёх, чёрное зеркало воды. И всё! Рауфа нет. Потонул! Последняя спичка полетела вниз, туда же полетел выпотрошенный и подожжённый коробок. Странный колодец со стенами облицованными плитами, на которых сквозь грязь и пыль просматривалась какая-то роспись.

Алимамед, пятясь раком, отполз от колодца и, опираясь о каменную глыбу, стал подыматься, как под гипнозом, не отрывая взгляда от зева, поглотившего Рауфа. Почти встал, когда неожиданно глыба качнулась и стала падать. И Алимамед вместе с ней, только глыба ушла вперёд, а он, упав на спину, ногами вперёд заскользил к колодцу, цепляясь за летящие вместе с ним камни.

– А-а-аы-ы-аа… – вырвался у него животный крик ужаса…

Он не видел как глыба ушла на прежнее место и остановилась, чуть сотрясясь от удара об упор. Алимамеда несильно подбросило и падение прекратилось… Не веря, что жив, потрясённый Алимамед приподнялся на локтях. Зева колодца как не бывало: его место занял плоский квадрат щербатого камня. Вот на нём-то он и лежал сейчас!

Алимамед резво перевернулся и на четвереньках побежал из ямы, моля аллаха, чтобы опять чего-нибудь не случилось… Он почти не помнил, как выбрался из развалин, спустился вниз и добежал до оставленных вещей. Лишь здесь, немного опомнившись, он начал осмысливать происшедшее.

Рауф погиб. И погиб из-за него. Это он его столкнул. Алимамед всхлипнул: проклятая рыбалка! проклятые развалины! – и зарыдал. Громко, навзрыд, сотрясаясь всем телом – слепо усевшись на рюкзак.

Постепенно он приходил в себя. Рауф погиб и ему уже не помочь. А как быть ему самому? Что делать? Всё рассказать?… Если его не убьёт Толик, то родители Рауфа, точно, посадят. А семья?! А дети?! Нет, нет, говорить правду нельзя. Скажу, Рауф один пошёл в развалины. А я… я не стал его дожидаться, думал догонит…

Забросив на плечи рюкзак, подхватив удочки и вёдра, Алимамед побежал. Была забыта усталость, не чувствовалась тяжесть ноши: страх и чувство вины гнали Алимамеда.

На площадке догорал костёр, рядом стоял накрытый котелок с ухой. Из «запорожца» доносился могучий храп, перекрывающий тихое звучание невыключенного радиоприёмника.

«Толик… Спит. Да, он же говорил, что почти не спал. Хорошо… Скажу, что пришли вдвоём, а потом Рауф ушёл к Искандер-галасы. Я лёг спать. Рауф обещал разбудить, когда придёт.»