Гарри Гаррисон - Мир Родины

Кто-то подал ему чашку кофе, и она покоилась на столе, зажатая в его пальцах. Он даже не пригубил, и кофе остыл. Глаза в красных кольцах невидяще глядели в пространство, хотя пространства не было, так как в комнате отсутствовали окна. Открылась дверь, и вошел служитель, весь в белом. В руке он держал резиновый подкожный шприц, и Ян не протестовал, или даже не заметил, когда служитель приподнял его руку, и лекарство сквозь кожу было введено ему в вену.

Служитель вышел, но оставил дверь открытой. Он тут же вернулся с таким же белым креслом, которое поставил на другую сторону стола. На этот раз он закрыл за собой дверь.

Прошло несколько минут прежде, чем Ян напрягся и огляделся, затем взглянул на свою руку, словно впервые заметив, что держит в ней чашку. Он поднес ее ко рту и сделал глоток, поморщившись – жидкость была холодной. Когда он отодвинул чашку, вошел Сергуд-Смит и сел в кресло напротив.

– Ты способен меня понимать? – спросил он.

Ян нахмурился на секунду, затем кивнул.

– Хорошо. Ты получил укол, который должен был тебя слегка освежить. Боюсь, некоторое время ты был без сознания.

Ян попытался что-то сказать, но вместо этого разразился кашлем. Шурин спокойно подождал. Ян вновь попытался. Голос его был хриплым и неуверенным

– Какой сегодня день? Ты можешь мне сказать какой сегодня день?

– Это не важно, – сказал Сергуд-Смит, махнув рукой. – Какой сегодня день, где ты находишься – все это не имеет значения. Нам предстоит обсудить с тобой кое-что другое.

– Я ничего не буду с тобой обсуждать. Ничего.

Сергуд-Смит громогласно захохотал, хлопнув пятерней по колену.

– Это весьма забавно, – сказал он. – Ты находишься здесь дни, недели, месяцы – счет времени не имеет значения, как я уже сказал. Важно то, что ты уже выложил нам все, что знал. Понимаешь? Все, что мы хотели знать, до последней мелочи. Мы тут провели столь утонченную операцию, а опыт накапливался десятилетиями. Должно быть, до тебя доходили слухи о наших камерах пыток – но эти слухи мы сами и распространяем. В действительности все проще и эффективнее. Наркотики, допросы, электронная техника – мы просто прочли тебя, только и всего. Ты вынужден был все нам рассказать. Что ты и сделал.

Гнев охватил Яна, как рукой сняв вялость.

– Я не верю тебе, Смитти. Ты лжец. А это процесс размягчения.

– Да? Ты поверишь мне, когда я скажу тебе, что он уже закончен. Тебе больше не о чем мне рассказывать. Ты уже сообщил нам все о Саре и о вашей тайной встрече на израильской субмарине, о твоем маленьком приключении в Хайленде, о космической станции. Когда я говорил «все, что знал», я имел ввиду именно это. О людях, которых мы хотели арестовать, в том числе Соню Амарилио, отталкивающую личность по имени Фрайер, и других – все они уже взяты, и ими сейчас занимаются. Некоторые, правда, еще не тронуты – они думают, что наслаждаются свободой. Как это делал ты. Я был очень рад, когда ты завербовался, и не только поличным причинам. Мы выловили немало мелкой рыбешки – но ты позволил нам проникнуть в самые осторожные круги. Наша практика проста: мы позволили этим маленьким группам формироваться, задумывать и вынашивать заговоры, мы даже позволяем кое-кому бежать. Иногда. Тем обильнее бывает потом наш улов. Мы всегда знаем, что происходит. Мы не проигрываем.

– Ты тошнотворен, Смитти. Я только что это понял. Тошнотворен и гнил, как и другие вроде тебя. И ты слишком много лжешь. Я тебе не верю.

– Это неважно, веришь ты, или нет. Ты слушай. Твоему жалкому восстанию никогда не добиться успеха. Израильские власти информируют нас о своих юных мятежниках, желающих изменить мир...

– Я не верю тебе!

– Пожалуйста. Мы следим за каждым заговором, позволяем ему расцвести, подталкиваем к нему недовольных. Затем давим его. И здесь, и на спутниках, и на планетах. Они все пытаются, но не преуспевают. Они слишком глупы, чтобы хотя бы заметить, что они не самостоятельны. Спутники гибнут, если мы прекратим снабжение. Ведь это сверх экономично, когда на одной планете разработка недр, на другой – промышленность, на третей выращиваются продукты. Чтобы выжить, одна нуждается в другой. А мы контролируем взаимоотношения. Начинаешь ты, наконец, понимать?

Ян сверху вниз провел по лицу ладонями, чувствуя, как они дрожат. Взглянув на тыльную сторону ладони, он увидел, что кожа бледна, что он изрядно убавил в весе. И он поверил, поверил, наконец, что Сергуд-Смит говорил ему правду.

– Ладно, Смитти, ты победил, – произнес он с полным смирением в голосе. – Ты отобрал у меня воспоминания, привязанности, мой мир, женщину, которую я любил. И она даже смертью своей не смогла сберечь тайну. Она уже была предана своими людьми. Ты все забрал, кроме моей жизни. Забери и ее.