Гарри Гаррисон - Мир Родины

Зачем им все это! Они изменили историю – исказили подлинную историю мира – и могли подслушивать разговоры всех граждан мира. Но кто они? Ответ напрашивался сам собой. На верхушке общества находились немногие люди, на дне – абсолютное большинство. Те, что были на верхушке, желали там оставаться. И он был среди тех, кто наверху, и в тайне от него все делалось для того, чтобы его статус оставался неизменным. Потому что палец о палец не приходилось ударять, чтобы сохранить свое привилегированное положение. Забыть то, что он услышал, то, что он открыл, и пусть мир останется прежним.

Для него. А как насчет остальных? До сих пор ему ни разу не приходилось думать о пролах. Они были везде и нигде. Всегда присутствовали, всегда невидимые. Он признавал их роль в жизни, как всегда признавал собственную – как что-то также неизменное. А что, если бы он был один из них? Что, если бы он был пролом?

Ян задрожал. Это холод добрался все-таки до него. Всего лишь холод. Прямо впереди находилась лазерная голографическая вывеска ночного магазина, и он направился к нему; дверь открылась и пропустила его в гостеприимное тепло. Здесь кое-что было ему нужно для кухни. Теперь он мог купить эти продукты и отвлечься от болезненных мыслей.

Номер продукта значился «семнадцать», и он сменился на «восемнадцать», когда Ян прикоснулся к плате. Молоко, он уверен, ему нужно молоко. Он набрал «17» на числовой панели над дисплеем, заказал литр молока, затем еще литр. И масло – оно тоже требовалось в большом количестве.

И апельсины, мягкие и упругие. С отчетливым словом «Джаффа» на каждом из них, приплывшие из лета в северную зиму. Он быстро отвернулся и поспешил к кассе.

– Семнадцать, – сказал он девушке за кассой, и она набрала число.

Ян выложил кредитную карточку и кивнул. Она вставила ее в машину, затем вернула. Покупки появились в корзине, и она отправила их обратно – на упаковку.

– Холодный день сегодня, – сказал Ян. – Ветер сильный.

Она чуть приоткрыла рот, затем отвернулась, поймав его взгляд. Она слышала его акцент, видела одежду, между ними не могло быть случайного диалога. Если Яну не было об этом известно, то девушка об этом знала. Он убрался в ночь, радуясь, что холод сбил жар с его пылающих щек.

Уже в апартаментах он понял, что совершенно не чувствует аппетита. Он заметил бутылку виски, но она не могла полностью удовлетворить его. В конце концов он пошел на компромисс с бутылкой пива, накрутил на диске струнный концерт Баха и подивился, что же он делает, черт побери.

А что ему делать? Он не зал ни страхов, ни неудач, пока не попытался получить запретную информацию. Он не должен был сделать это вновь – во всяком случае, не этим путем. В Шотландии тех, кто сомневался в авторитетах, дожидаются трудовые лагеря. Все жизнь он смотрел на лагеря, как на строгую, но необходимую меру, направленную на ограждение высшего общества от смутьянов. Пролы, конечно же, смутьяны, любая другая мысль здесь, конечно же, недопустима. Впрочем, теперь вполне допустима – когда он может стать одним из них. Если он чем-нибудь привлечет к себе внимание, он будет схвачен. Совсем как прол. Возможно, его сектор общества физически лучше их секторов – но ведь он в нем не больше, чем узник. В каком мире он живет? И как узнать о нем больше, не совершая этого восхождения в один конец?

Ни в этот день, ни в следующий, ни через день на его вопросы не найдется простого ответа. В лаборатории было достаточно легко втянуться в работу – и сложную, и интересную. Такая позиция тоже была приемлемой.

– Не могу найти слов, чтобы выразить, как я счастлива, что ты столько сделал, – сказала Соня Амарилио. – И в столь короткий срок.

– Пока это было легко, – ответил ей Ян, насыпая сахар в чай. Кончался день, и он всерьез подумывал об отъезде – главное, что мне пришлось делать – это менять старые устройства. Но я уже вижу, где в скором времени понадобятся оригинальные работы – в частности, в КОМСАТ-21, и это будет нелегким делом.

– Но тебе это по силам. Мне бесконечно повезло! Ну, ладно, перейдет к другим вопросам. К общественным. Ты свободен сегодня вечером?

– Надеюсь.

– Пожалуйста, не занимайся ничем. В Итальянском посольстве будет прием, и я думаю, тебе там понравится. Там будет гость, которого тебе приятно будет встретить. Джованни Бруно.

– Бруно? Здесь?

– Да. Он приедет из Америки на семинар.

– Я знаю все его труды. Он физик, который рассуждает, как инженер.

– Я уверена, что тебе не выдумать лучшей похвалы.