Юрий Невский - Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память

Выйдя из магазинчика и обогнув площадь, он, прихрамывая, пошел вдоль железнодорожных путей, разбегающихся блестящими стальными ветвями. Начинались жидкие лесопосадки, и он пересек полотно, спустился в овраг. Поднялся до тропинки, что огибала огромное захламленное пространство пустыря, обнесенного бетонным забором. Косо и вразнобой поставленные плиты забора, кажется, сами поддерживали друг друга, как выстроившиеся в неровный ряд пьяницы. За забором – автомобильная дорога, вдоль которой тянулся квартал жилых домов. Почти все дома старые, двух и трехэтажные, доживающие свой век. Многие почти скрыты за голыми ветвями таких же старых, разросшихся тополей. В стороне, противоположной дороге, в глубине пустыря – возвышались опоры и перекрытия бетонного корпуса; стройка была заморожена.

Он шел по тропинке, огибая груды всевозможного мусора, – и так, по закраине, рассчитывал добраться до отдельно стоящего дома, в самом начале этой огороженной территории. Мусаев дал задание разведать наиболее короткий и удобный подход к дому, со стороны платформы и железной дороги; определить, сколько это займет по времени. Затем проверить, что с домом, какова общая обстановка, не появлялись ли непрошенные «гости»? Дом совершенно пустой, заброшен, кому и зачем понадобилось возводить его на пустыре, неизвестно… Возможно, он имел какое-то отношение к началу великой стройки, напоминанием о которой остался бетонный замороженный скелет корпуса вдалеке? Одно время дом вроде бы использовали некие предприниматели и под склад стройматериалов, и под автозапчасти, но дело, видимо, не пошло. Но и заброшенные, временно неиспользуемые здания не могут быть бесхозными. Поэтому все официально подтверждено и есть документ, что оно арендовано таким-то частным предприятием. То есть нами, пояснил Мусаев.

Проверив и оценив обстановку, он должен позвонить Мусаеву. «Сам» обещал приехать с арабами, зачем-то резидентам понадобилось осмотреть это место.

Он уже был недалеко от дома, внимательно вглядывался в непроницаемую темень окон второго этажа. На первом – только одно окно у входа, забранное решеткой. Со стороны, противоположной той, откуда он пришел, к дому вела разъезженная грунтовка. Рядом с домом зиял ржавыми дырами брошенный строительный вагончик. Вокруг навален хлам, покрышки, бочки, какая-то автомобильная рухлядь, огромные развалившиеся катушки от кабеля. По времени, он добрался примерно так, как рассчитывал, наметив маршрут по карте. С собой у него ключ, он открыл тяжелую железную дверь, прислушался и шагнул в застоявшуюся, затхлую темень. Вроде ничего подозрительного. Никаких следов, повсюду толстый слой цементной пыли. Давным-давно, видно, собирались делать ремонт, но так все и бросили.

Он поискал рубильник… где-то должен включаться свет, если электричество не отрезали. Осмотрел узкую каморку с железной дверью, что-то вроде электрощитовой. Там и распределитель, металлический шкаф на стене – но пустой, к нему ничего не подключено. Еще каких-то два выгороженных отсека, разделенные перегородкой. Рубильник обнаружился на лестничной площадке. Вспыхнувшие тусклые лампы под потолком осветили зал первого этажа с четырьмя колоннами-опорами. Какие-то покосившиеся стеллажи в дальнем углу, груды старых автопокрышек.

На втором этаже то же самое. Длинный коридор, два больших помещения без дверей, справа и слева. И здесь мешки с окаменевшим цементом, бочки, грубые строительные помостья. Нашлось несколько стульев. Один, более-менее целый, он затащил на лестничную площадку второго этажа, к окну. Отсюда хорошо просматривалась дорога. Отзвонился: находится на месте, все нормально. Мусаев подтвердил, что перезвонит, сообщит, когда точно подъедет.

После ходьбы он немного согрелся, но в выстуженной каменной коробке нервный и болезненный озноб стал бить его еще сильнее. Открыл коньяк, сделал несколько глотков. Разлившееся тепло затуманило голову, боль в ноге как будто приутихла, тело окутало теплой обволакивающей ватой. Ночью он принимал сильные обезболивающие, но это помогло лишь на короткое время. Перед рассветом беспокойно забылся… И какие-то птицы метались в его снах. Вместо птичьих голов – лицо Лифата. Оно множилось и повторялось в бесконечном хороводе крылатых демонов. Холодное голубое пламя стекало с птичьих стальных когтей.

Да какие птицы, откуда им взяться?

Все тот же яркий свет, стол, красный кувшин на нем. Ослепительно белый пластик стола. Все вокруг защелкало, затренькало, засвистало. Пули. Цветы и птицы. Расколотые, покатившиеся линзы… Хищный клюв раздолбил часовое стекло, вырвал глаз циферблата, расколотил время в острые ранящие осколки. Железные руки великана оторвали от земли, потащили вверх. Внизу проплыли пики горных пирамид, извивающиеся вены рек, иззубренный плавник на хребте каменной рыбы. Коричневые и бурые пятна. Бледно-голубое стекло ледников.