Николай Елин: Посрамление Цицерона

Николай Елин, Владимир Кашаев

ПОСРАМЛЕНИЕ ЦИЦЕРОНА

Лекция была скучноватой. Слушатели разглядывали потолок, жевали бутерброды и подсчитывали, сколько дней осталось до получки. Лектор Маланьев, не поднимая головы от конспектов, заунывно бубнил что-то о важности строгого соблюдения правил перехода улицы. Маланьев уступал Цицерону в красноречии, но значительно превосходил его в широте тематики: позавчера он читал лекцию о сектантах, вчера о международном положении, не далее как сегодня утром рассказывал слушателям о джазовой музыке, а сейчас темой его лекции были правила уличного движения. Вяло водя пальцем по тетради, он зачитал собравшимся восьмистишие, знакомящее с функциями светофора, и хотел было перейти к вопросу о назначении подземных переходов, как вдруг слова застряли у него между нёбом и языком. Лектор вспомнил, что, уходя из дома, он забыл запереть входную дверь. Эта мысль явилась к нему так неожиданно, что он едва не подавился словом "безопасность", которое в тот миг хотел произнести. С трудом вытолкнув из себя застрявшее слово, Маланьев посмотрел на часы. С начала лекции прошло всего лишь минут пятнадцать. Не могло быть и речи о том, чтобы дать слушателям свободу так рано. Надо было продержаться ещё хотя бы полчаса. Полчаса... За это время мало-мальски опытные жулики могут вынести из квартиры всё, вплоть до дивана-кровати и холодильника. Хорошо ещё, если раскладушку оставят. Всё-таки будет на чём спать первое время...

Слушатели, удивлённые тем, что лектор вдруг замолк, перестали разглядывать потолок и уставились на трибуну. Маланьев понял, что нужно продолжать. Он собрал в кулак всю свою волю и снова заговорил.

- Нарушители уличного движения, - меланхолически произнёс лектор, - нарушают безопасность и способствуют тому...

В этот момент он явственно представил себе, как воры достают из шкафа его новый костюм в клеточку, и в бессильной ярости сжал кулаки.

- Негодяи! - загремел он. - Жалкие личности!

Слушатели раскрыли рты. Они никак не ожидали от лектора таких эмоций. А Маланьев, перед мысленным взором которого стояли грабители с кучей чемоданов, продолжал свою обличительную речь:

- Эти несчастные... гм... нарушители уличного движения... эти мелкие, ничтожные людишки... По их вине мы с вами несём огромные, колоссальные убытки. Никакие ограды, никакие решётки не могут остановить их. И я спрашиваю вас, доколе? Доколе мы будем терпеть это?!

Лектор гневно стукнул себя кулаком в грудь и неожиданно нащупал во внутреннем кармане пиджака что-то твёрдое и продолговатое.

"А ведь это ключ! - осенило его. - Ключ, чтоб мне провалиться! Значит, дверь-то я запер. Запер! Ха-ха! Пусть теперь эти проходимцы попробуют в квартиру попасть! Ловко я им нос утер".

Он представил себе расстроенные физиономии воров, приехавших на грузовике за лёгкой добычей и вдруг обнаруживших, что дверь вопреки их ожиданиям заперта на два замка. Маланьев даже ощутил к ним нечто вроде сочувствия.

- Конечно, не всегда нарушители бывают злостными, добродушно заметил он. - Всякие существуют обстоятельства. И подземных переходов ещё недостаточно, и светофоры не всегда четко работают, и погодные условия порой не позволяют...

Продолжая снисходительно улыбаться, он запустил руку во внутренний карман и вдруг с ужасом понял, что там лежит вовсе не ключ, а огрызок карандаша.

- Но мы не должны испытывать к ним ж алости! громовым голосом заявил он. - Мы обязаны потребовать от них: прочь с нашей дороги!

"Значит, ключ остался в двери, - сокрушался про себя лектор. - Как я мог забыть его там, растяпа! Теперь всё. Там его за версту видно. Обчистят догола как пить дать. Проходимцы! Бандиты! Так и ждут, чтоб честный человек оплошал!"

Он изо всех сил хватил кулаком по трибуне.

- Поганой метлой выметем нарушителей уличного движения из наших подъездов! Им нет места среди нас!!

"Говорила ведь мне жена, что надо застраховать имущество. И чего я, дурак, не послушался! Сейчас бы поплёвывал в потолок, ни о чём бы не переживал. А теперь всё имущество пропадёт без всякой компенсации!"

- Остановите их! - протянул лектор руки к залу. Остановите, пока не поздно!

В зале раздались аплодисменты.

"В письменном столе часы золотые лежат, - вспомнил Маланьев. - Полтораста рубликов отдал. В серванте - ложки серебряные. Ни одной ведь, подлецы, не оставят. Чай нечем помешать будет... А в шкафу - облигации трёхпроцентного займа. Там одна в прошлый раз всего на два номера не сошлась..."