Теодор Старджон - Венера плюс икс (Venus Plus X)

— «Частота»?

— Да, вчера я упомянул «частоту», а Жанетт прямо выпала в осадок. Я остановился и говорю: эй, с тобой все в порядке? Что такое «частота? Ты знаешь, что она ответила?

— Нет, а что?

— Она сказала, что это относится к радиоприемнику.

— Ну, черт возьми, и женщины.

— Ты не уловил, к чему я веду, Смитти. Послать к черту — это ничего не объясняет!

— Мне понятно. Но так легче.

— Меня это беспокоит, вот и все. Ведь «частота» — нормальное английское слово. Оно это и значит. «Часто» значит — нередко, «частота» показывает, как часто происходит действие. Еще одно отключающее слово «цикл» — означает «уйти из верхней точки и снова придти в нее». А, может, «уйти отсюда, придти туда, и снова вернуться сюда». Это одно и то же. Но, когда ты говоришь женщине о частоте восемь тысяч циклов в секунду, она моментально отключается.

— Просто у них нет технического мышления.

— Нет мышления? Слышал ли ты когда-нибудь, как они обсуждают одежду, клинья и складки, двойные французские швы и косые вырезы? Видел ли, как они управляются с этими… швейными машинами? Или с бухгалтерскими счетными машинами двойного учета в офисах?

— Все равно, я не вижу ничего плохого в том, что они не задумываются о сути дифференциала.

— Вот сейчас ты уже начинаешь понимать! Они просто не дают себе труда задумываться! Они не хотят думать об этом. Ведь они могут, да, могут работать с гораздо более сложными вещами — но просто не хотят. Возникает вопрос — почему?

— Наверное, думают, что это не женское дело.

— Почему же не женское? Они имеют право голоса, водят машины и вообще могут делать тот же миллион вещей, что и мужчины.

— Умом ты до этого не дойдешь, — ворчит Смитти, слезая с дивана. С пустым стаканом он идет к Гербу. — Я знаю лишь одно: если им так нравится, пусть так и будет. Знаешь, что Тилли купила вчера? Пару высоких сапог. Да, точно, как у меня. Вот я и говорю: пусть себе имеют свои слова, от которых мы впадаем в отключку. Может быть, когда мой сын вырастет, он сможет поэтому различить, где отец, а где мать, так что — да здравствуют различия!

Они отвели его из операционной в выделенную ему, как они говорили, комнату, и пожелали спокойного отдыха таким старомодным образом, что это напоминало «Пусть Бог будет с тобой», откуда, собственно, и произошло английское «Гуд бай». Чарли впервые встретилось их слово «бог», и то, как они применили это слово, произвело на него впечатление.

Он лежал один в довольно маленькой комнате, красиво украшенной в синих тонах. Всю переднюю стену занимало окно, выходившее на какой-то парк и опасно наклонившееся здание Первого Научного блока. Пол комнаты был несколько неровным, как и везде здесь, слегка упругим и, очевидно, водонепроницаемым, так что его можно было смывать. В углу и еще в трех местах комнаты пол вспучивался в виде гриба или валуна, контуры которых напоминали сиденья. Нажимая на маленький пульт в углу каждого сиденья, можно было изменить его размеры и форму, сделать ниже, выше, увеличить число выступов или сделать себе скамеечку под ноги, валик под плечи и подпорку под колени. Три вертикальных золотистых рейки у «кровати» регулировали освещение: проведя рукой между первыми двумя можно было усилить или уменьшить свет, а между вторыми двумя — получить цветное освещение. Такое же устройство располагалось около дверей — или точнее, у того места в стене, где находился выход. Достаточно было опять же провести рукой у выделенного орнаментом сегмента, чтобы стена со специфическим звуком разошлась. Стена, у которой стояла кровать, была наклонена внутрь, а противоположная стена — наружу. Прямых углов вообще в комнате не было.

Чарли оценил предупредительность хозяев, предоставивших ему возможность остаться наедине с собой и упорядочить свои мысли и чувства. Он испытывал благодарность и страх, ощущал комфорт и страдал от одиночества, был заинтригован и негодовал одновременно — ему необходимо было привыкнуть к своему новому положению.

Можно было отнестись ко всему легко: он расстался со своим миром и хорошим положением в нем; что касается и того, и другого, Чарли они достаточно надоели.

Что же осталось от этого мира? Случилась ли война? Кто теперь живет в Тадж Махале — термиты или там летают альфа-частицы? Выиграл ли в конце концов этот клоун выборы?

— Мама, ты умерла?

Отец Чарли так гордился, когда родился сын, — он посадил тогда семечко красного дерева. Вообразить только — красное дерево в Вестфилде в Нью-Джерси! Посреди суеты и тесноты строящихся домов, умышленно планируемых к сносу за десять лет до окончания срока выплаты ссуды. Отец представлял, как это дерево будет возвышаться на три сотни футов над развалинами. Но, совершенно неожиданно, он умер, оставив свои дела в неупорядоченном состоянии, к тому же страховка, не была полностью оплачена. Мать Чарли вынуждена была продать все то небольшое количество акций, которое отец успел приобрести, и они уехали из этого города. В семнадцать лет Чарли вернулся, влекомый неизвестно каким чувством — ему захотелось как бы совершить паломничество к прежнему очагу. Хотя он никогда не знал своего отца по-настоящему, а на месте дома он обнаружил развалины, как и предсказывал отец, у него екнуло сердце, при виде живого растущего дерева. Чарли прикоснулся к дереву и сказал: «Все правильно, папа». Потому что пока он был жив, мама не знала нужды и забот, а если бы он был жив она, скорее всего, так бы и не узнала их. Матери казалось, что отец, там где он находится, каким-то образом знает о всех ее горестях, нужде и унижениях, и она испытывала все недобрые чувства, которые испытывает женщина, подвергшаяся по вине мужа нужде и лишениям. Может быть, поэтому Чарли и хотел побывать здесь и рассказать все это дереву, как если бы отец был жив в нем, как эти чертовы дриады. Чарли было стыдно вспоминать все это, но тем не менее, он всегда, всегда помнил свое посещение.