Ольга Елисеева: Вельможная Москва

Это была горькая правда. Жизнь молодых в Москве и Дубровицах нельзя было назвать счастливой. Александр Матвеевич бросался на стены от безделья. Не даром Потемкин, как бы он ни был рассержен на своего неблагодарного и корыстного протеже, советовал Екатерине не забывать о способностях молодого человека и отправить его куда-нибудь послом. Все что угодно, только не бездействие. Светлейший князь знал, о чем говорил. В жилах выходцев со Смоленщины, Дмитриевых-Мамоновых текло много польской крови. Григорий Александрович сам принадлежал к православной смоленской шляхте и понимал "национальные" особенности этой среды. В одном из писем Екатерине, доказывая пользу службы поляков в русской армии, он говорил: "Пусть лучше здесь себе головы ломают, чем бьют баклуши в резиденциях и делаются ни к чему не годными". Запертый в Дубровицах, Мамонов именно "бил баклуши в резиденции", и с каждым днем все больше нравственно опускался.

Ни в чем не желая упрекать себя, он считал жену виновницей своего главного несчастья - удаления от Екатерины и вынужденного безделья. Упреками и мелким домашним тиранством граф буквально изводил несчастную женщину, которая и так не чувствовала себя хозяйкой в доме, где каждая мелочь, каждая ваза, табакерка, перстень, платок напоминали об императрице. В Москве Дарья Федоровна родила двоих детей: Матвея и Марию, но и это не смогло вновь сблизить ее с мужем. Молодая графиня заметно чахла, и наконец в 1801 г. умерла. Ее супруг, замкнутый и избегавший общества, вынужден был сам заняться детьми. Александр Матвеевич относился к малышам скорее как добросовестный опекун, чем как любящий отец. Их окружало множество воспитателей и учителей, некоторые из которых были специально выписаны графом из Парижа. Надо отдать Мамонову должное, его дети действительно получили прекрасное образование, но отсутствие домашнего тепла болезненно сказалось впоследствии на характерах обоих.

Обладая огромным состоянием и прекрасными задатками, граф, уйдя в отставку, так и не нашел себе дела. Свою опалу он переносил гораздо болезненнее, чем другие вельможи того времени, оказавшиеся в Москве на вынужденном покое. Блестящий кавалер, остроумный собеседник, приятный гость, он даже не попытался вписаться в круг московского дворянского общества того времени и тем самым добровольно лишил себя общения с людьми.

Почему? Может быть общество было к нему не расположено? Напротив. В это же самое время в Москве жил другой отставной фаворит Екатерины II Иван Николаевич Римский-Корсаков, история опалы которого напоминала случай Мамонова. Его фавор окончился 10 лет назад из-за связи с приятельницей императрицы графиней П.А. Брюс. Правда, Прасковья Александровна не была молоденькой фрейлиной, они с императрицей родились в один год, но "Брюсша", как графиню за глаза именовали в свете, считалась красивейшей дамой при дворе и была широко известна своими куртуазными похождениями. О Римском-Корсакове москвичи сплетничали ни чуть не меньше, чем о Мамонове. Дело усугубилось еще и тем, что он увез с собой в старую столицу Е.П. Строганову, жену одного из богатейших меценатов России А.С. Строганова. Влюбленная дама разъехалась с мужем и открыто поселилась в доме Римского-Корсакова в Москве. Жили они по-семейному, имели общих детей, получивших впоследствии дворянство под фамилией Ладомирских, и ни от кого не прятались.

Итак, дорога для Мамонова была уже проложена. Ничего необычного в его приезде в старую столицу не замечалось. Куда сложнее было когда-то Г.Г. Орлову проехать через Москву, где толпа забрасывала его карету грязью, или А.Г. Орлову явиться в старую столицу с клеймом цареубийцы на лбу, но и они нашли в себе мужество не прятаться. Сделай Мамонов шаг навстречу московскому обществу, найди в себе силы жить в нем, и рано или поздно он был бы принят. Но мягкий и мнительный Александр Матвеевич не смог.

Ланжерон писал в мемуарах: "Некоторые из фаворитов умели облагородить свое унизительное положение: Потемкин, сделавшись чуть не императором, Завадовский - пользой, которую приносил в администрации; Мамонов испытываемым и не скрываемым стыдом". Во время памятного разговора Екатерины с А.В. Храповицким о женитьбе Мамонова императрица сказала: "Он от всех отдалился, избегал даже меня. Его вечно удерживало в его покоях стеснение в груди. А на днях вздумал жаловаться, будто совесть мучает его; но не мог себя преодолеть... Сперва, ты помнишь, имел до всего охоту, и все легко давалось, а теперь мешается в речах, все ему скучно, и все грудь болит".