Вячеслав Морочко - Рассказы

— Если вы сами не против, — я поделюсь».

— Так сделайте милость, Марина Васильевна. И извините, я нынче устал. У меня мало времени. Будьте добры, расскажите, что вас беспокоит. И, если можно, — короче.

Она начала. Говорила спокойным учительским тоном с легкой хрипотцей. В речи не было жалобы, — лишь констатация фактов. Поблескивая заплешинами и «лобазами» щек, врач все еще был к ней спиной, хотя она чувствовала, что каждое слово им взвешивается на незримых весах. Мысли рождались без всякой натуги, выстраиваясь по нарастающей силе. Голос не дрогнул. Только в финале перехватило дыхание: снова в который уже раз — убедилась в своей правоте. Неожиданно, врач обернулся, побледневший с губами кружочком, он выдохнул: «Боже мой, это же страшно!» Марина Васильевна повторялась: бывает — высказался, а тебя еще слушают, и ты не можешь остановиться.

— Ракеты на старте в готовности к пуску, и это уже — не простая угроза, — почти совершившийся факт. Нас как будто уже подвели к страшной яме… Осталось скомандовать: «Залп!» — Это так! — простонал толстячок. — Вот уж и с предохранителей снято! Поверьте, со мной это было! В одиннадцать лет в оккупации, под Могилевом, меня расстреляли — нас всех, всю семью, всех родных… Стрелявшие разговаривали (если можно это назвать разговором) по-русски. На недобитых не тратили пули, а засыпали живьем. Никогда не забуду, как кричала сестра, умирая. Думал, с этим нельзя будет жить… Той же ночью с пробитой ключицею выполз из ямы… один. И живу!

— Ладно, мы-то пожили! — она перебила его. — Но детей-то за что?! Как подумаешь, — сердце заходится! «Люди! — хочется крикнуть. — Постойте! Куда вы несетесь? Смотрите! Ведь это — конец! Что-то надо немедленно делать! Сегодня! Сейчас! Если только не поздно уже…» Заложив руки за спину, мерил доктор шагами дорожку от двери к столу и казался теперь выше ростом. Потом, стоя боком к Марине Васильевне, он закурил, торопливо затягиваясь, будто что-то высматривал за оконным стеклом. Но она понимала: он смотрит не в сад, а в себя самого, в свои «размороженные» воспоминания.

— Часто думаю о московском Метро, — врач нарушил молчание. — Под землей славно думается. Даже можно представить…, как будто все то, о чем сказано тут, совершилось…, а где-нибудь в джунглях на островах или в непроходимых горах сохранилось отсталое племя, которому суждено расселиться, открыть себе Бога, пророков, огонь, колесо, доказать, что Земля — это шар, а людишки — потомки приматов. Минуют века, и… пытливых потянет на «мертвые плато» с «лунным ландшафтом». И там они станут бурить и копать, пока не упрутся вдруг… в мрамор Подземки. Шаг за шагом, от станции к станции им предстоит открывать «неизвестную жизнь», как мы, в свое время, искали ее на развалинах Месопотамии… И все же, Марина Васильевна, несмотря ни на что… — врач круто переменил интонацию. — Есть смысл надеяться! Только надеяться! Что же еще? Вы когда-нибудь раньше могли бы представить себя в этом доме?

— Естественно, нет!

— И однако вы — здесь, вопреки всякой логике! Вы доказали, что «плод окаянный» созрел и готов нам свалится на голову, что другого уже не дано, — остается лишь ждать… Но мы ждем уже где-то три тысячи лет «со дня на день», когда же придет конец света! Конечно же, вы уличите меня в непоследовательности… Уверяю вас, наши больные иной раз — последовательнее нормальных людей. В приверженности окаменевшим порядкам и заключается их нездоровье. Застывшее — обречено! — погасив сигарету и, усевшись на стуле верхом, врач добавил: « И я скажу больше: непредугаданность свойственна именно здравому смыслу. А без нее… нет надежды!

— На кого ж нам надеяться?! — поразилась Марина Васильевна.

— На тех, главным образом, кто не «вторит зады», а ищет собственный путь! Без конца!

На спинке массивного стула лежали одна на другой две пухлых руки. А сверху покоился бритый мужской подбородок. Из-под мохнатых бровей глядели большие глаза, и женщина залюбовалась их карей печалью. Выдержав паузу, врач продолжал: «Я, наверно не должен был вам говорить… Но, я вижу, вы умная женщина, понимаете… Я — лишь нарколог, однако могу сказать твердо, вы совершенно здоровы. Есть разновидность пытливых людей, которые видят повсюду «тревожные знаки». Это вызвано одиночеством на людях. Благотворное общество — редкое счастье. Искусство, получать удовольствие от контактов с другими, относится к высшему пилотажу души. И если я долго не бываю с друзьями или хорошими книгами, — чувствую, что теряю опору.» нарколог поднялся, спрятал руки в карманы, вернулся к столу, продолжая вещать, пару раз удивленно взглянул на картину, висевшую на стене между окон, как будто видел впервые, хмыкнул с досады: похоже, картина мешала ему. Но, увлекшись мыслями вслух, — очень скоро забыл про нее.