М Емцев - Ярмарка теней

Начиная с некоторого времени записи академика становятся совершенно невразумительными. С точки зрения здравого, нормального человека, это невероятный сумбур, разобраться в котором нет никакой возможности. Например, на календарном листке за семнадцатое января дается подробное описание пропуска на завод бытовых автоматов. Запись такая: "...Вчера в течение тридцати - сорока секунд видел пропуск в руках гражданина, ехавшего со мной от Вори до первого Зеленого кольца. Пропуск в темно-зеленой пластмассовой, истертой на сгибе обложке, на левой стороне, вверху, жирным шрифтом напечатано: "Завод бытовых автоматов"; ниже пропуск номер 1345/31; Фамилия - Потапов; Имя и отчество - Геннадий Николаевич; еще ниже - действительно с 4.1 по 31.12. Графа "продлен с... по..." не заполнена. Слева фотография и круглая чернильная печать на ней, надпись на печати разглядеть не удалось. Совсем внизу напечатано слово "регистратор" и подпись в виде двух заглавных букв: ЛЕ. Под чертой: Тираж 50000. Московская типография N_50 Главполиграфпрома, ул.Маркса-Энгельса, 1/4. Нет, каков я!"

- Это ты о себе? - спросила Вероника.

- Нет, это он о себе. Он был явно доволен собой. Затем несколько страниц календаря исписаны цифрами и подпись - "Анна Каренина", часть 1, глава 1, стр.20-23". Оказывается, Кузовкин решил закодировать в двоечной системе отрывок из романа. И опять приписка: "Каков я молодец!" Потом идет подробнейшее описание билета на вертолет, с указанием цвета, помятости, номера, тиража, типографии, и рядом - детальная схема летающей модели самолета. Все размеры и материалы указаны с умопомрачительной дотошностью. Филипп посмотрел и сказал, что сейчас таких моделей уже не выпускают, их делали много лет назад. И так далее.

Второв помолчал.

- Записи академика Кузовкина оставили у меня впечатление наползающих друг на друга ледяных глыб. Что-то с треском крошится, что-то рвется, ломается, летят осколки льда и водяные брызги. Грохот, шум, ничего не разберешь... Но вот одна фраза, которая подняла занавес над тайной, не до конца, конечно, но все же... Послушай, что он пишет: "Нам очень повезло, что Р..." Это Рита, очевидно. "...испугалась, когда ампула с препаратом и подставка под ней стали рассыпаться. Уже образовалось изрядное количество этого серебристого порошка, как Р. вскрикнула от страха и дернула рубильник в другую сторону, включив установку на полную мощность, и процесс прекратился... Значит, реакция идет в направлении синтеза только до 70000 единиц! Пою тебе, бог случая". И еще что-то не совсем понятное: "Нужна была гибель Седого, чтобы Р. наконец согласилась. Скоро начнем, и пусть меня не осудят - все это, наконец, касается только нас двоих".

Второв умолк и посмотрел на Веронику:

- Что ты обо всем этом скажешь?

- А ты?

- Я только и делаю, что говорю.

Нервными, порывистыми движениями он собрал документы и сложил их в папку.

- "Дело Кузовкина - Манич - Второва, - горько ухмыльнулся он, материалы и наблюдения..."

- Саша, - она подошла к нему сзади и положила руки на его плечи, - как ты думаешь, Рита очень любила своего академика?

- Думаю, что да. - Он осторожно, словно случайно, чтобы не обидеть ее, высвободился. - Она преклонялась перед его талантом и... любила, одним словом.

- Ты знаешь, мне пришла в голову одна мысль... Ты мне разрешишь познакомиться с бумагами Риты?

- Пожалуйста, я же тебе все рассказал. А что ты хочешь сделать?

- Видишь ли... - Она замялась. - Конечно, данных мало, но у меня появилась идея. Что, если попытаться воссоздать образ этой женщины. Чисто художественно, конечно. И настроение у меня сейчас самое подходящее.

- А, вот оно что... - сказал Второв. - Ну, давай, действуй. Но, боюсь, фактов маловато и все так запутано.

- А я без фактов. Мне хочется передать настроение...

- Ну разве что. Настроение - вещь важная. Правда, настроение не доказательство, его в дело не подошьешь, а впрочем, почему бы и нет? Пиши, а я лягу спать, у меня что-то голова разболелась...

Ему казалось, что он уснет, как только коснется подушки. На самом деле он проворочался еще часа два на твердой и тяжелой, словно вылепленной из влажной глины постели. Один раз, выходя курить, он увидел, что она еще работает в его кабинете. Оранжевые клубы табачного дыма плавали вокруг люстры. В кухне тихо позвякивала посуда. Мать, наверное, не ложится из-за Вероники.

И опять из сумрачной глубины выплыло тревожное воспоминание. Опять перед внутренним взором встал Артур. Даже запахло наркотическим дымом его табака. Кроуфорд рассказывал, что он выделил свою загадочную неорганическую ДНК из углистого хондрита. Но и теперь Второв не додумал до конца. Уснул тревожным и неглубоким сном. Мысли потонули в забытьи, а беспокойство осталось. И мучило во сне.