Антон Ульянский - Путь колеса [Роман]

— Вы хороший, — ответила Анна. — Но вы не самый лучший. Есть лучше вас.

— Неправда! — вскричал он, прорываясь злобой. — Я лучше всех! Я самый лучший!

Он спохватился, поняв, что говорит нелепости. Он сейчас же ушел, стыдясь своих слов, но мысль о людях, которые были лучше его, не оставляла его. Он знал, о ком идет речь. Он знал даже, как выглядит этот лучший человек, и когда он вызвал в памяти его образ, злоба и подавленность снова охватили его.

Неожиданно скрипящий звук, резкий и противный, привлек его внимание. Он прислушался. Звук раздавался близко. Но он не сразу понял, откуда он идет, потому что в первый раз в жизни с ним случилось, что он скрежетал зубами.

Из старых друзей только Гверра иногда давала о себе знать. Она жила вдали от войны, и пока Америка не огородила себя сторожевой линией, могла появляться на экране Анны. В судьбе Гверры произошла перемена. У ней появилась оседлость. Она была хорошо одета. Диркса не было около нее. Он сидел в тюрьме.

— За что? — спросила Анна.

— За то, что он приписал слишком много нолей справа от единицы, — ответила Гверра.

Она рассказала, как это случилось. Она не пожалела себя, разоблачив способ, каким они с Дирксом добывали деньги. Они грабили богатых пожилых мужчин. Гверра заманивала их в трущобу, Диркс огребал их и выбрасывал вон. Они не смели жаловаться, чтобы не компрометировать себя.

— Они заслуживали своей участи, — сказала она с убеждением. — Они шипели и злились, когда Диркс внушал им, что мы поступаем правильно, если грабим их за попытку купить любовь. Их было легче грабить, чем целовать. Только один старик согласился с Дирксом и признал грабеж правильным. Но именно на нем мы поскользнулись, потому что Диркс пожадничал, когда получал деньги по его чековой книжке, и вместо трех нолей написал шесть. Его арестовали в кассе. И хотя он говорил, что нашел чеки на улице, и старик также молчал про грабеж, ему дали одиннадцать месяцев.

— Старик не стал мстить, — сказала Анна. — Это значит, что Диркс действительно сумел убедить его.

— Он не стал мстить, потому что иначе ему пришлось бы рассказать, где и как он был ограблен, — поправила Гверра. — Он мне понравился в первый момент. Он с такой искренностью сказал: «Так мне и надо! Я, старый дурак, позволил себе вообразить»… Но на суде, когда Диркса увели, он заговорил со мной иначе. Я ему нравлюсь. Он ищет меня, хоть и говорит, что ничего от меня не ждет…

Американская блокада помешала Анне узнать, чем кончилась история Гверры.

Даррель не вернулся в Клифтон. Анна напрасно ждала его. Вместо него, через много дней, пришел номер местной газеты с извещением о падении в океан аэроплана 66К215, принадлежавшего Даррелю. Сообщалось, что аппарат летел в направлении на Ньюфаундленд, был трижды опрошен патрулем заградительной линии, не дал ответа и был сбит в воду. Пилот и аэроплан погибли в волнах.

Смерть Дарреля отмечалась в газете лишь как факт хроники происшествий. Никто не вспомнил по этому случаю, что он был человек науки и за ним числились изобретения. Магнус Даррель задолго до смерти был забыт в науке.

Анну удивило, что ее отец погиб на пути в Америку, куда он не собирался лететь. Он должен был знать, что на пути его встретит заградительный отряд. Он был осторожен. Анна помнила случай из детских лет, когда они с отцом перелетали во внутренней Азии чью-то неписанную границу и также попали под артиллерийский обстрел. Они ушли тогда невредимыми, но Анна видела, что отец был серьезно обеспокоен.

— Ты боишься? — спросила она его.

— Боюсь, — признался Даррель. — И за тебя, и за себя.

— Значит, ты трус?

— Я не трус, — ответил Даррель, добросовестно подумав, — но я не могу умереть раньше времени. Я еще должен жить.

О чем он думал, когда летел на верную смерть под пули заградительной линии? Не значило ли это, что ему уже незачем было беречь себя, что он считал свою жизнь конченной.

В номере газеты, извещавшем о его смерти, на другой странице было еще одно сообщение с океана: о странном явлении на океане — об огромном столбе воды, движущемся в направлении на Америку.

Анна читала и эти строки, но ей никогда не приходило в голову, что между этими двумя сообщениями есть какая-нибудь связь.

Лист блокнота с цифрами полки и ящика, последний исписанный Даррелем лист, лежал на столе с самого верху, и Анна, прибирая кабинет отца перед тем, как запереть его на замок, постаралась оставить бумаги на тех самых местах, куда их положил отец.