Дмитрий Емец - Ярослав Мудрый

Дмитрий Емец

ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ

СКОРБЬ ВЕЛИКАЯ

У недавно отстроенных каменных стен Десятинной церкви Пресвятой Богородицы в Киеве толпился народ. Начал стекаться он сюда еще с рассветом, а теперь к полудню стало совсем не протолкнуться. Как гороху насыпало люда киевского: и ремесленники с закопченных приднепровских проулков, и купеческие приказчики с торговых рядов, и челядь из Детинца. Переговариваются, галдят, теснят друг друга, ругаются. Внутрь храма никого не пускают: у дверей плотно сомкнулись дружинники. На суровых бородатых лицах застыло новое, какое-то непонятное выражение. То ли торжественность, то ли затаенная скорбь - поди разбери. Но важное что-то, страшное - это ощущалось всеми.

- Что стряслось, соколики? Али умер кто? А? Страсть знать охота! изнывала от любопытства дородная купчиха.

- Ступай, мать. Прочь пошла! Не велено сказывать! - глухо ответил ей пожилой дружинник. Его щеку до самого глаза пробороздил длинный шрам. В глубине шрама, у глаза, что-то странно поблескивало.

Другие дружинники тоже отмалчивались.

Да разве скроешь правду?! Всеведающие побирушки уже разносили слухи.

- Святополк-то, окаянный, хотел утаить смерть отца! Как умер Владимир наш, Солнышко Красное, разобрал Святополк потолок между клетьми, в ковер спрятал тело отцово, а ночью на санях свез его в Киев. Не хотел, чтоб ведали о его смерти.

Стон пронесся по толпе. Волнами раскатился страшный шепот: умер, почил старый князь Владимир, надёжа русской земли. Вот зарыдала в голос молодуха, вот торопливо закрестился монашек, вот чумазый подручный кузнеца неуклюже стянул заскорузлой ручищей баранью шапку.

- Неужто умер старый князь? А где положили его? - спросил у побирушки молодой боярич.

- В Десятинной церкви, батюшка! Помилуй, Господи, нас, грешных! За грехи, за грехи наши! - побирушка притворно вздохнула, не сводя глаз с кошелька.

Цепкая рука, схватив монету, мгновенно перестала трястись. Нищенка сунула денежку за щеку и, юрко, словно салом намазанная, протискиваясь, скрылась в толпе. Добычливый нынче день у побирушки, такой день целый год кормит.

Внезапно толпа расступилась, словно тесто, по которому провели острым ножом. Киевляне молчаливо смотрели, как к храму, ни на кого не глядя, двигался старший сын Владимира Святополк. Сквозь притворную скорбь проглядывала озабоченность. Между бровями залегла складка. Перед Святополком, грубо расталкивая киевлян, колотя замешкавшихся мечами в ножнах, шли его телохранители варяги.

Шептала неодобрительно толпа:

- Гля, иноземцами себя окружил... варягами. Мало они нам крови перепортили.

- И то правда. Русская дружина у него не в чести. Недаром отец в заточении его держал. Сказывают за то, что поддавался Святополк католичество принять, полякам отдать город свой Туров... Жена-то его самого Болеслава Польского дочь. Она ему и нашептыват...

- Вот горе-то, не в отца сын пошел. На кого оставил нас князь Владимир?

СВЯТОЙ КНЯЗЬ БОРИС

Ни много ни мало двенадцать сыновей осталось у почившего князя Владимира крестителя и заступника земли русской. Еще при жизни раздал Владимир сыновьям уделы во владение. Старший Святополк сидел в Турове, любимец отца Борис - в Ростове, Глеб - в Смоленске, Ярослав - в Новгороде, Святослав - в стороне древлянской. Грузный телом Мстислав сидел в Тмутаракани, единокровный, от Рогнеды же, брат его Всеволод во Владимире-Волынском, Судислав - во Пскове.

Когда пробил час и умер Владимир, в Киеве оказался один только корыстный Святополк. Любимец отца князь Борис незадолго до этого был вызван из Ростова и с дружиной киевской послан вдогон печенегов. Опустошили печенеги окраинные русские земли и, стремясь сохранить захваченную добычу, ушли в степи. Им-то вослед и отправил Владимир сына Бориса, недавно лишь вышедшего из юношеского возраста, но уже славного своею доблестью.

Перед тем, как вскочить на коня, Борис зашел в терем к отцу. Вздрагивал слабый огонек свечи перед иконой Спаса. Старый князь Владимир, Владимир Красное Солнышко, как с любовью называли его в народе, сидел в глубоком деревянном кресле. Несмотря на теплую весну, в комнатах было жарко натоплено, а на плечах у Владимира был еще и меховой плащ.

У окошка звенел склянками лекарь-грек. Увидев сына, князь Владимир слабо махнул рукой. Перед тем как скользнуть в дверь, грек коротко, но очень внимательно взглянул на Бориса из-под тонких белесых бровей.