Сергей Абрамов: Потому что потому

Он сел на складной походный стульчик — больше в комнате мебели не было, а в столовую за стулом идти не хотелось, боялся до времени гостей непрошеных разбудить — и стал ждать. Голова казалась пустой и легкой: оторви — улетит, ветром подхваченная. Думать ни о чем не хотелось. И спать, как ни странно, тоже. Флейта, как кинжал, торчала за ремнем на бедре. Вадим боялся выпускать ее из виду, то и дело трогал локтем: тут ли? Мухой пойманной билась единственная заблудившаяся мыслишка: что он с Ними делать станет, когда Они проснутся, когда придут в себя и поймут, что не в собственных постельках находятся — в стане врага злейшего, заклятого, в позорном плену, куда к тому же невесть как попали.

Ни с того ни с сего еще одна муха-мыслишка забилась — и вовсе вздорная: когда Они одеться успели? Ведь не спала же, к примеру, эта девица прямо в сарафане? Она — по логике сказки — в ночной рубашке прийти должна была. Как спала. Или — на улице даже ночью жарко! — вообще нагая. Сие, кстати, ведьме оч-чень пристало, не без сожаления подумал Вадим…

Он локтями в колени уперся, голову на руки уложил. Не заснуть бы ненароком… Не проспать бы гостей, что, конечно, уйдут, завидев спящего хозяина. Уйдут и будить не станут… Проверил флейту — на месте. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял глаза: девица, не меняя позы, выжидающе, без улыбки на него смотрела, будто требовала объяснений: откуда она здесь?

— Доброе утро, — сказал Вадим.

Девица не ответила, разглядывала Вадима. Глаза у нее были под стать волосам — зеленые, как у булгаковской Маргариты. Или проще: как у ящерицы. Стоит, правда, отметить, что ящерицу Вадим видел лишь однажды. Замерев в бронзе, она стояла в окне антикварного магазинчика на полированной глыбе малахита, и круглые глаза ее были и впрямь зелены — из малахита же выточены.

— Рад вас приветствовать в этом доме, хоть и не мой он, — сказал Вадим.

Его тяготило молчание, он не умел молчать, а девица все смотрела на него, почти, кажется, не мигая, головы не повернув, застыв, как та ящерица на куске малахита, но не чувствовалось в ней никакого напряжения, скованности — вольно сидела, легко, а что не шевелилась — так, может, лень утренняя…

— Вы что, немая? — не без раздражения спросил Вадим. — Или даже глухонемая?.. Какое несчастье!.. Придется переписываться.

— Остановитесь, — негромко сказала девица, по-прежнему не двигаясь. Голос у нее оказался низким, чистым — студийным . Тогда, в лесу у поваленной сосны, она тоже что-то произносила, но Вадим не запомнил голоса: слишком взволнован был ее изощренным коварством. — Как вы нас сюда заполучили?

— Нас?.. — Вадим не пытался оттянуть ответ. Он действительно не понял, как девица догадалась, что на даче — все Они. Бросил взгляд на кровать: — Ах, да, не усек… Как? Не поверите, но — флейта… — Он похлопал пальцами по инструменту.

Девица глазами повела, флейту увидела. Без удивления спросила:

— Который час?

— Седьмой…

Тут девица впервые усмехнулась — чуть-чуть, уголком рта. Сказала протяжно:

— В такую рань подняли…

Странно, но Вадим почувствовал смутную вину. Действительно: что это он себе напозволял, негодный, — выспаться даме не дал! Непонятно почему смущаясь, зачастил:

— Вас ничего не удивляет? Невероятно! Я бы удивился… Да, кстати, и удивился. Представляете: играю я на флейте, а тут вы все… Бред!

Понимал: не к чему перед ней соловьем разливаться, а остановиться не мог. Будто гнал его кто-то…

— Отчего же бред? — Девица откровенно насмехалась над ним. Даже улыбку себе разрешила — вполнакала. — Мы-то все тут…

Казалось, она — насмешливым своим тоном, вальяжно-пренебрежительным поведением, отсутствием всякого удивления — хотела сказать: временная победа, старичок, ты взял нас врасплох. И Вадим нашел в себе силы обозлиться.

— То-то и оно! Явились, как телята за пастухом. Только не мычали.

Тут девица улыбнулась в полную мощь, и, как писалось в старых амурных романах, Вадим был сражен наповал. Улыбка у нее… Ах, что зря расстраиваться! Вадим слишком хорошо помнил ее улыбку, так и не дописанную им — там, у сосны…

— И наверно, решили, что пастух — вы?

— А то кто же?! — Вадим еще хорохорился.

— Кто? — Девица встала, как вспорхнула, хотя птичий глагол этот вызывал в воображении нечто крохотное, «колибриобразное», а девица ростом с Вадима была. И все же именно вспорхнула, или, если хотите, взлетела, — легко и плавно. И пронеслась по комнате, обдав Вадима прохладным ветром, взбитым ее широкой юбкой. — Дед Василий, вот кто. Тот самый, что эту флейту нашел.