Брюс Стерлинг - Замысел Блемми

Хильдегарт съела еще одну оливку. Уроженка Германии, она так и не смогла привыкнуть к этому изысканному вкусу.

— И что же он тебе сказал?

— Саладин собирается построить корабли и отправиться в Европу, вдогонку отступающим христианам. — У Синана от этих слов даже дыхание перехватило. — Ты только вообрази, до чего упорен этот великий воитель. Он готов довериться ярости океана, чтобы тот помог ему отомстить за нашу поруганную веру! Можно ли вообразить более достойный способ отдать дань рыцарской отваге?

— Не понимаю, почему ты вообще якшаешься с такими отбросами, как Саладин? Ведь он курд, и к тому же шиит.

— О нет. Саладин — избранник Аллаха. С помощью сокровищ Египта он захватил Сирию. Благодаря богатствам Сирии он завоевал Месопотамию. Сокровища Месопотамии рано или поздно освободят Палестину. А сам Саладин окончит свои дни в окружении изможденной армии и без гроша за душой. Саладин тощ как палка, он вечно страдает от болей в животе, но именно его силами мы возвратим себе Палестину. А богопротивные государства, созданные крестоносцами на задворках христианского мира, прекратят свое существование. Такова божественная справедливость, справедливость истории — и я непременно засвидетельствую эту божественную справедливость в моих творениях. Таково мое призвание — не в этом ли состоит долг всякого ученого человека?

Хильдегарт только вздохнула — слов у нее уже не было. Слишком уж много их она знала: все они были в ее распоряжении — тома и тома, полные слов. Она владела и нижненемецким, и французским, и арабским, неплохо знала турецкий, немного греческий. Все стоящие внимания исторические сочинения были написаны, разумеется, на латыни. Хильдегарт, которая к четырнадцати годам успешно вызубрила весь Ветхий и Новый Завет, латынью владела очень прилично, но собственных трактатов по истории не писала со времен правления Балдуина Прокаженного. [15] Болдуин IV, или Болдуин Прокаженный (1161–1185) — король Иерусалима с 1174 г.

Христианский король Иерусалима страдал этим омерзительным недугом, пришедшим из Средней Азии, и хроники, в которых Хильдегарт описывала нескончаемую вереницу поражений, то и дело постигавших Балдуина, волей-неволей слагались каким-то затхлым, напыщенным языком, источающим запах смерти и разложения. «С его величеством королем Балдуином Прокаженным случился ужасный приступ, его величество король Балдуин Прокаженный совершил дипломатическую ошибку…» Казалось, намерения у Прокаженного всегда были самые лучшие, но, к несчастью, он отличался необыкновенной глупостью… И однажды пасмурным утром Хильдегарт извлекла свои секретные записи, плоды многолетних трудов, из многочисленных потайных шкатулок — и сожгла их все до единой. И от того, что она обратила в прах эти никому не нужные, ничтожные знания, Хильдегарт почувствовала себя настолько легко, что принялась даже петь и плясать. Синан с надеждой обратил взор на собеседницу:

— Ненаглядная Хьюдегар, неужели тебе нечего больше сказать о моих искрометных поэтических опытах?

— Ну… ты, конечно, делаешь некоторые успехи, — снисходительно согласилась она. — Та строчка, где про фруктовый шербет, действительно недурна. Помнишь менестрелей Элеоноры Аквитанской? [16] Элеонора (Алиенор, Альенора) Аквитанская (ок. 1122–1204) — герцогиня Аквитании и Гаскони (1137–1204), внучка первого трубадура Прованса Гильома IX Аквитанского, графиня де Пуатье (1137–1204), королева Франции (1137–1152), супруга французского короля Людовика VII, королева Англии (1154–1189), одна из богатейших и наиболее влиятельных женщин Европы Позднего Средневековья. Так вот, на мой вкус, твои стихи не в пример слаще их песен. Да уж, намного слаще.

На мгновение лицо Синана просияло, но он тут же снова принялся грызть баранину. Хотя двусмысленность комплимента не осталась для него незамеченной.

— А, королева франков… Она обожает любовные поэмы, которые эти бродяги сочиняют, дабы усладить женские сердца. Все франкские дамы обожают подобные сочинения. Я и сам могу очень сладко петь о женщинах и о любви. Но я бы ни за что и никому не показал этих песен, ибо чувство, вложенное в них, слишком глубоко.

— Не сомневаюсь. Синан сощурился:

— Я, между прочим, помню всех женщин, что прошли через мои руки! Помню каждое лицо, каждое имя!

— Неужели всех? Быть такого не может.

— Да перестань: у меня ведь никогда не было больше четырех жен одновременно. И я живо помню их всех. И я готов тебе это доказать, о недоверчивая! Первой моей женой стала вдова моего брата; ее звали Фатима, она была самой старшей, имела двоих сыновей — мне они приходились племянниками. Фатима была добра и почтительна. Затем появилась юная персиянка, которую подарил мне султан, — ее звали Бишар. Она, правда, была косоглаза — но зато что за ножки!.. А когда мои богатства приумножились, я купил гречанку по имени Феба, чтобы она готовила на остальных.