Александр Бушков - Волчье солнышко (Сборник)

Машина остановилась перед стеклянным фасадом, над которым пылала ало-голубая вывеска: «У сорванных петлиц». Перед входом высилась статуя Сталина из белого мрамора. Великий вождь задумчиво смотрел вдаль, и у квадратного постамента сиротливо лежал один-единственный миртовый веночек с надписью на ленте: «От Сивой Кобылы». Сама Сивая Кобыла бродила тут же и о чем-то бредила вполголоса, постукивая копытами в такт.

Они вошли внутрь, оглядываясь с любопытством. Большой квадратный зал напоминал обычную столовую: столики на металлических ножках, обтянутые коричневым кожзаменителем стулья, из двадцати люстр горели всего три, и полумрак размывал четкие контуры предметов и вещей. Зал был пуст, только у двери сидел молодой Подпоручик с золотыми гусарскими погонами и, пощипывая струны гитары, тихо напевал:

На его френче правее солдатского Георгия алели три пятна, лицо с лермонтовскими усиками было бледным.

– Гражданская? – мимоходом поинтересовался Савва Иваныч.

– Мазурские болота, – не глядя на него, ответил Подпоручик. – Убит наповал. – Он тронул струны и запел:

Хозяин возник за стойкой неожиданно, скорее всего, прямо из воздуха, его круглое носатое личико было профессионально гостеприимным, и на плече у него сидел взъерошенный оранжевый воробей, заменивший традиционного попугая.

– На кой черт у вас Сталин перед входом? – грубо спросил Савва Иваныч, снова пришедший в состояние лубка.

– Как же иначе? – искренне удивился хозяин. – Шутки строите с бедного еврея? Чтобы каждый, кому захочется, мог его разбить. Для того и держим.

– Все для клиентов, – подтвердил воробей. – Вы, ребята, не сомневайтесь, он, – воробей хлопнул крылом хозяина по уху, – он не из Тель-Авива, он – Абрам из анекдотов, так что тут все чисто.

Они уселись неподалеку от Подпоручика – тот с застывшим лицом перебирал струны, но ничего уже не пел. Кровь с его щеки текла на пол и превращалась в голубых ежей, тут же убегавших куда-то в угол. Опрокинули по стаканчику водки, закусили залежавшимся до печальности минтаем. За окном грохотали Поезда, На Которые Ты Не Успел, было скучно и тягостно, слова не шли на ум, может быть потому, что зал оказался донельзя обыденным, если не считать Мертвого Подпоручика, и Гай вдруг поймал себя на том, что скучает по миру, оставшемуся за дверью. По Ирреальному Миру.

Выпили по второй. Понемногу все вставало на свои места – в зал прошмыгнула сформировавшаяся школьница, подсела к Подпоручику и стала выспрашивать, влияет ли смерть на половые способности. В углу заухал филин. Отдаленные столики украдкой шептались об эскапизме, суча ножками. На плече подпоручика пророс сквозь погон белый георгин.

вновь запел Подпоручик, не обращая внимания на шуструю девчонку, нырнувшую к нему под стол.

И кто-то новый, успевший незаметно появиться в зале, громко подхватывал припев:

– Черт возьми, какая колоритная страница сорок первого года – заградительные отряды… – тихо, невидяще глядя в пространство и ни к кому не обращаясь, говорил Савва Иваныч. – Вот о ком следовало бы написать пухлый роман, ну почему у них не было своего Симонова… Ты со мной согласен, Гай?

– Я со всем согласен, – сказал Гай.

Они уже изрядно опьянели, мрачно и неожиданно, как умеют только славяне.

– Слушайте сюда! – крикнул хозяин, тоже успевший изрядно пригубить. – Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем тени! Наши дорогие гости, прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!

Он выбрался из-за стойки и бродил по залу, шатаясь, колотя в медный поднос, а в зале, оказывается, были уже заняты все столики – тени со звездами, ромбами, шпалами и прочей геометрией в петлицах, тени со звездами и полосками на погонах, тени в штатском, тени в платьицах довоенного и послевоенного фасона, тени в спецовках, просто тени, не было ни одного живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин: