– Нам… повезло… идем… по краю…
– Машина выдержит? - крикнул Малинин и, не услыхав своего голоса, закричал опять: - Машина выдержит?
Капитан наклонился к его уху:
– Должна… Иди… в рубку…
И схватил его цепкой рукой, потащил по скользкому настилу к двери, рванул ее на себя. Она подалась неожиданно легко, распахнулась, и капитан не удержался, упал на мостик, придавив собой Малинина. И сразу, будто только и дожидаясь этого случая, ветер бросил на палубу чудовищную волну. Она подхватила Малинина, швырнула его к трапу, ударила головой о стойку. На секунду он потерял сознание, но тут же пришел в себя, пополз к открытой двери, преодолевая бешеное сопротивление ветра. Потом его кто-то опять подтолкнул, и он вкатился в рубку, сел у переборки, очумело оглядываясь. Следом за ним втиснулся капитан, долго, будто ему что-то мешало, тянул дверь, наконец захлопнул ее, обернулся.
– Жив?
Малинин только кивнул: говорить не хотелось - и посмотрел вокруг. Рядом на полу сидел Рогов и держался за голову, видимо, тоже сильно ударился. Впереди, вцепившись в штурвал, стоял матрос Володя - говорун и весельчак. Даже сейчас он умудрился взглянуть на Малинина, хитро подмигнул ему: какова, мол, погодка, а? - и снова уставился вперед, в темноту, которая врывалась в рубку вместе с водой сквозь разбитое стекло.
Капитан вынул пробку из переговорной трубки, крикнул:
– В машине! Как дела?
Кто-то снизу откликнулся:
– Пока держимся. Это долго, капитан?
– Не знаю, - сказал капитан и заткнул трубку пробкой: он не любил лишних вопросов.
Рогов постонал-постонал и сказал жалобно:
– Если верить тому, что я знаю о тайфунах, это и впрямь надолго: сутки, как минимум…
Малинин ужаснулся: целые сутки ада, грохочущего, мокрого, черного. Нет, он просто не выдержит этого, не сумеет, не хватит у него сил. И потом…
– Образцы, - не сказал, прохрипел он, - все разлетится к чертовой бабушке!
И мысль эта, столь простая и ясная, так ужаснула его, что он забыл и о страхах своих, и о головной боли, и о том, что до лаборатории с образцами и пробами два трапа вниз, метры мокрой палубы, ветер, вой и бешенство волн, забыл он обо всем этом, поднялся кряхтя и пошел к двери, держась за переборку.
– Куда? - страшно крикнул капитан и схватил его за руку.
– Пустите, - вяло сказал Малинин. - Мне надо. Там мои образцы.
– Сидеть! - капитан толкнул его, и Малинин, не устояв, плюхнулся на пол. - Ничего не разлетится: мы проскочим.
«Куда проскочим? - удивился Малинин. - Вокруг чернота…»
Он посмотрел сквозь разбитые стекла рубки и увидел то, что на несколько секунд раньше увидел и оценил капитан.
Справа все было по-прежнему темно и страшно. Но слева по курсу с юго-запада выплывало ровное голубое пространство, нелепое и странное в чернильной тьме тайфуна. Будто шутник-маляр не спеша наносил кистью ровные голубые мазки, закрашивая иссиня-черную стену.
– Лево руля! - капитан оттолкнул плечом Володю, но тот не отпустил штурвальное колесо, и они вместе крутили его влево, а потом капитан рванулся к машинному телеграфу и перевел рукоятку на «самый полный». И тут же крикнул в переговорное устройство: - Полный вперед! Слышишь, Максимыч, самый полный!
Нелепо задранный нос корабля в ровном квадрате окна качнулся и пополз влево, а сам корабль ощутимо прибавил ходу. Малинин подумал, что тайфун и вправду отпустил их, как повелел великий капитан Артур Лепик, отпустил в это голубое неясное пространство, заполнявшее всю видимость по курсу.
Они вошли в него так же неожиданно, как и часом раньше в зону тайфуна. И сразу же стало светло, прекратился грохот, стих ветер, и палуба перестала вставать на дыбы, будто кто-то, вспомнив старинное морское поверье, вылил на кипящие волны бочонок масла.
– Так держать! - сказал капитан и снова крикнул в машинное: - Хода не сбавлять! - а потом открыл легко, без усилий дверь рубки и вышел на мостик.
Малинин поспешил за ним, помог подняться все еще стонавшему Рогову, и они оба присоединились к капитану; с удивлением оглядывающемуся по сторонам.
А поглядеть и вправду было на что.
Там, откуда только что вырвался «Миклухо-Маклай», качалась темно-синяя, с переливами занавеска, которая изнутри была голубой, а отсюда превращала черноту тайфуна в синеву, отчего он стал ласково-синим, как небо в тропиках, и странно тихим, даже немым, будто кто-то запер его в прозрачный аквариум, не пропускавший ни ветра, ни рева и грохота волн, только что бесновавшихся и вдруг окаменевших. Все это было там, за синей занавеской, и казалось, что корабль, даже непонятно как, прорвал ее. Да что там говорить: непонятно, невозможно все это, просто почудилось им, и ветер и волны прошли страшным синим сном, запертым сейчас за стеклом неизвестно кем придуманного сосуда.
Читать дальше
