– Нас приглашают, и пока вроде вежливо. - Ромеро кивнул на охранников, усиленно мотавших мерцающими перископами.
– Подождем Орлана, - решил я.
Пока мы ждали, зеленая тучка, приползшая в зенит, пролилась зеленым дождем из солей никеля. Сперва падали отдельные капли, быстро запятнавшие нас, потом хлынул ливень. В потемневшем небе засверкали молнии, темно-красные, тусклые. Я отыскал Мери и Астра и укрыл их своим плащом. Мери дрожала, а сын с обидой доказывал, что способен вынести все, что выносят другие мужчины.
– Безусловно, - утешил я его. - И если бы этот ливень требовал духовных и физических усилий, я сам потребовал бы от тебя: ну, поборись! Но он только пачкает, а грязи добавлять не обязательно.
Ливень оборвался внезапно, в небе засветился тот же невыразительный белый карлик, медленно клонившийся к горизонту. Мы были мокры и перепачканы, люди превратились в зеленые статуи, ангелы топорщили повисшие зеленые крылья, Труб встряхивался, как пес, выбравшийся из воды, я выжимал отяжелевший плащ.
За этим занятием нас застал Орлан.
– У нас под душ идут, чтоб очиститься, у вас - чтоб запачкаться, - сказал я сердито.
– Никелевая планета! - пояснил он со снисходительным бесстрастием. - Среди наших баз имеются марганцевые, железные, свинцовые, кобальтовые, натриевые, золотые, ртутные… Для вас выбрана никелевая, потому что она - зеленая.
– Я предпочел бы золотую, они нам знакомы, - сказал я, намекая на то, что одну золотую планетку мы уничтожили.
Он пропустил намек мимо ушей.
– Вы не вынесли бы там хлорных соединений золота. Великий хочет сохранить вам жизни.
– Если вы заботитесь о наших жизнях, зачем загонять нас в эту тесную берлогу?
– Места хватит всем.
Туннель вел во вместительный вестибюль, откуда отпочковывались широкие коридоры с самосветящимися стенами. Под шапкой невзрачного домика скрывался обширный комплекс помещений. Все здесь, как и снаружи, было никелевое, но соединения никеля потеряли мертвенную зеленую однообразность, металлически чистый, он уже блистал синеватостью.
– Направо - людям, прямо и налево - вашим союзникам, - сказал Орлан.
Ангелы повалили прямо, пегасы и драконы понеслись налево, мы с Орланом повернули направо. Самосветящийся коридор вел в огромный четырехугольный зал, тоже со самосветящимися стенами и потолком. Вдоль стен тянулись похожие на желоба сооружения. В такой тюрьме можно было разместить команды целого флота галактических кораблей, а не только три экипажа.
– Нары! - показал Ромеро на желоба.
– Размещайтесь! - сказал Орлан. - Ты пойдешь со мной, адмирал.
Ко мне подошли Осима и Камагин, сзади встал Ромеро.
– Мы не пустим адмирала одного, - сказал Осима.
Ромеро кивнул на телохранителей Орлана.
– Разрешите заметить, что вас тоже сопровождают адъютанты. Охрана по рангу положена каждому адмиралу.
– Он пойдет один, - холодно повторил Орлан.
– Не волнуйтесь, - сказал я друзьям. - Один я пойду или втроем, все равно мы в полной их власти.
Я еле поспевал за моими проводниками: их плавные прыжки, напоминавшие танец, а не ходьбу, были даже быстрее моего бега. Временами они останавливались и поджидали, не оборачиваясь, точно видели спиной так же хорошо, как глазами.
В новом помещении, маленьком и скудно освещенном, Орлан приказал мне остановиться. Я стоял посреди комнаты. Орлан с телохранителями подошел к двери напротив, и она открылась им навстречу.
В помещение вприпрыжку вбежал человек, и я сразу узнал его. Это был Андре. Он двигался не как Андре, у него была старческая сгорбленная фигура, он уныло, не как Андре, склонял голову, нелепо размахивая руками, нелепо, скрипучим голосом что-то бормотал. Ничего не было у него от Андре, все было иное, незнакомое, неожиданное, непредставимое!.. Но это мог быть только Андре!
– Андре! - закричал я, кидаясь к нему.
Он поднял голову, и я увидел его лицо, постаревшее, изможденное, до того непонятное, что восторг мой мгновенно превратился в страх. Я прижал Андре к груди, застонал от ликования и боли, но уже в ту первую минуту понял, что не одну радость принесет воскрешение Андре из небытия, и, может быть, меньше всего - радость.
Андре оттолкнул меня. Он меня не узнал.
– Андре, - молил я. - Взгляни же, это я, Эли, твой друг Эли, вспомни, я же Эли, я - Эли, Андре! Андре!
Он с тоской отворачивался. Я рванул его к себе. Он смотрел на меня и не видел: зрячий, он был слеп. Такие глаза я иногда подглядывал у людей, отдавшихся тяжкой думе. Только здесь все было усилено безмерно, нечеловечески жестоко.
Читать дальше