Кирилл Кудряшов - Холод

С огромным трудом перебирая отекшими руками и ногами, Олег на четвереньках пополз прочь. Он не выбирал направление, не думал о том, в какой стороне город, а значит и спасение. Где-то в глубине души он уже осознавал, что спасения не будет… Все, чего он хотел, это посмотреть на реакцию своего стража, когда он попытается удрать. Или, быть может, получить смертельный удар, который навсегда оборвет его мучения.

Олег не услышал за своей спиной ничего — настолько бесшумно тварь поднялась на лапы. Но несколько секунд спустя, лед под ним слегка дрогнул, когда зверюга в два прыжка покрыла разделявшее их расстояние и перегородила ему дорогу.

Тварь заворчала, и в этом ворчании не было слышно злости зверя, от которого уползает его законная добыча. Скорее недовольство тем, что ему не дают отдохнуть от ратных дел… Олег поднял голову и заворчал в ответ, не желая даже пытаться разговаривать.

В черных глазах монстра промелькнуло удивление, а в следующую секунды Олег уже взлетел в воздух, зажатый, будто щенок, в могучих челюстях. Вернув на прежнее место монстр мягко опустил его на снег и, еще раз проворчав что-то, вновь улегся отдыхать.

Отпускать его явно никто не собирался.

Выхода не было, равно как не было и выбора. Олегу оставалось лишь смириться с судьбой и поудобнее устроиться в снегу, ощущая, как где-то внутри него горит огонь, и как с каждой секундой, видимо под действием этого пламени, его организм изменяется.

Несколькими неловкими движениями Олег разорвал на себе одежду, оставшись абсолютно голым. Он даже не удивился тому, с какой легкостью его огрубевшие пальцы, разрывали кожаную куртку. Не то, чтобы он разучился удивляться — просто теперь, когда он понимал, что будет конечным этапом его трансформации, его не удивляла просыпающаяся в нем сила. Достаточно было лишь вспомнить, как четыре твари сбросили с моста вагон, чтобы понять, какой мощью они обладали.

И где-то в душе постепенно рождалось чувство удовлетворения. Довольства самим собой… Пройдет еще несколько дней, а быть может даже часов, и он будет столь же силен! Одним ударом руки (лапы?) он сможет проломить череп быка… С его укусом смогут потягаться разве что челюсти медведя… Да, он превратится в чудовище, но что мешает ему в душе остаться человеком?

А действительно, что?

Затронет ли трансформация его разум, или же ограничится лишь внешними изменениями? Если первое, то не исключено, что тварь, сидящая сейчас перед ним, тоже была когда-то человеком. Быть может сейчас, глядя на него, монстр сопереживает ему, мысленно желает удачи, и ждет, когда же Олег станет одним из них?

А если нет? Если какое-то время спустя, перестроив его тело, процесс превращения доберется и до разума? Кем он станет тогда? Кем, или чем?

Олег вспомнил, с какой жестокостью эти существа убивали. По их вине сотни человек умерли сегодня в холодной воде Берского залива.

Кто же они? Были ли когда-то людьми, или появились на свет уже такими? Есть ли у них имена? Наконец, как они сами называют свой вид, если они вообще способны что-то называть, давать чему-то определения.

Ревуны… Название пришло на ум само собой. Банальное, глупое, детское. Ревун… Так малыш мог бы назвать воображаемого монстра, живущего у него под кроватью. Что ж, пусть будут ревуны, ведь нужно же как-то называть этих уродцев хотя бы в своих мыслях.

Мысль о детских страхах вернула Олега на два десятка лет назад. В то время, когда ему самому было всего пять лет, и он твердо верил в то, что в его шкафу живет злой… Злой кто? Бабай? Ревун? Он уже и не помнил, как называл это существо. Что-то в этом названии было связанное с глазами… Злобоглаз? Глазоед? Соглядатай! Точно, соглядатай!

Монстр, живший в шкафу маленького Олежки не выбирался из него ночью, чтобы откусить его маленькие пальчики, или впиться зубами в бочок. Соглядатай никогда не показывался наружу — он просто наблюдал. Наблюдал за всем, что происходило с Олегом, не только ночью, но и днем. Наблюдал, запоминал, и обо всем рассказывал отцу!

Нельзя сказать, чтобы отец знал все о своем сыне — Соглядатай докладывал ему только о дурных поступках Олега, и ни разу не упомянул хороших. Поэтому его часто наказывали, но очень редко хвалили…

Нельзя сказать, чтобы Олег боялся отца. Он боялся Соглядатая! Боялся, что никто и никогда не узнает о том, что он хороший, и ВСЕ без исключения будут всегда считать его плохим.

Было, конечно, просто и банальное решение, опередить Соглядатая! Рассказать отцу, что хорошего он сделал за сегодня… Но на это лежало строгое табу. Табу на хвастовство! Отец с самого детства говорил ему, что серьезному человеку не пристало хвастать своими делами. За него об этом должны рассказывать другие…