Сергей Смирнов - Фантастика-1971

Наконец, у Куприна есть и «настоящее» научно-фантастическое произведение — повесть «Жидкое Солнце». В ней соблюдены все законы жанра, но она — по крайней мере, сейчас, для нас — куда менее интересна и увлекательна, чем, скажем, «Звезда Соломона», может быть, потому, что в «Жидком Солнце» описывается довольно условная английская, а затем абстрактно-фантастическая обстановка, в то время как в «Звезде Соломона» перед нами предстает Россия, которую Куприн умел живописать со всеми тонкостями.

Было бы смешно критиковать с современных позиций основную научно-техническую гипотезу повести — сгущение солнечных лучей.

Впрочем, автор и сам называл ее «ерундой». Но, во всяком случае, она свидетельствует о том, что писатель был или по крайней мере стремился быть в курсе последних научных достижений. Несмотря на трагическую развязку, повесть эта светла по колориту, в ней чувствуется преклонение перед могуществом человеческого разума.

В «Празднике весны» Николая Олигера (1910 г.) заслуживает внимания попытка создать утопию без помощи экскурсантов и экскурсоводов, без статистических выкладок и пространных экономических объяснений. Вместо этого Олигер дает групповой портрет гармонического общества, виноват, не всего общества; действие происходит в среде скульпторов, живописцев, поэтов, так сказать, творческой интеллигенции. Конечно, это особая группа, и по ее изображению трудно судить о том, что представляет общество в целом. Отдельные фразы, вроде «Как будто мы не можем допустить эту маленькую роскошь: дать возможность жить также и тем людям, которые ничего не хотят делать», ничуть не проясняют социальной структуры. Правда, автор иногда упоминает, что на Земле есть и заводы, и рабочие, и ученые. Но он их почти не показывает.

Книга описывает подготовку к Празднику Весны, похожую на затянувшееся языческое торжество, непрекращающуюся ночь под Ивана Купалу.

Зато автору удалось показать некоторое психологическое отличие тамошних людей от нынешних, что, между прочим, не такая уж легкая задача. Другое дело — устроит ли нас, понравится ли нам их мораль. Они настолько свободны в проявлении своей воли, что когда один из них пожелал умереть в день Праздника Весны, то хотя его и пытались довольно вяло отговорить, никто не усомнился в законности его решения.

Или, например, их исключительное прямодушие. Они ничего не скрывают друг от друга. Так, скульптор Коро говорит любящей его Формике, что настал час его любви с другой. Право же, этой откровенностью они часто ранят ДРУГ друга сильнее, чем мы своей недоговоренностью или притворством.

Нет, далеко не все хорошо в этом счастливом обществе. Какой-то червь подтачивает этих людей, каждый из них чем-то явно или смутно не удовлетворен, несчастных любовных пар больше, чем благополучных; и если начать разбираться, то ни одного до конца счастливого сердца мы среди них не найдем. И когда появляется уродливый гений Вис, изобретатель напитка забвения, то он не испытывает недостатка в клиентах. И тут, конечно, неминуемо возникают мотивы купринского «Тоста». Писатель Кредо думает лишь о людях прошлого: «Да, они были жестоки, как звери, грубы и не чутки. Их глаза всегда смотрели жадно, и зубы скрипели от злобы. Но в их думах хранились тайные, неизведанные глубины: их души были многообразны и переменчивы, как игра солнечного света. И я люблю их. Я тоскую о них. Ваши цельные прозрачные души меня не удовлетворяют».

Правда, автор изображает Кредо не слишком симпатичным человеком, с комплексом неполноценности, но, по существу, окружающие не могут найти убедительного ответа на его слова.

Правда, ненадломленные люди все же есть. Это, например, Мастер света, который от неразделенной любви уезжает на Север строить маяк, разгоняющий полярную ночь; и в этом нужном деле он находит и свое истинное призвание, и душевное успокоение, и новую любовь. Вероятно, объяснение некоторой ущербности героев таится в слишком глубоком погружении их в личные переживания, в слишком уж частные художественные задачи. Их нельзя назвать жрецами искусства для искусства; они создают свои произведения для людей, но как-то незаметно, чтобы они мыслили общенародными категориями.

Нельзя также сказать, что автор изобразил своих героев этакими неженками, белоручками. Его художники не гнушаются и черной работой. И все же они слишком жантильны, слишком изысканны; их чувства напоминают роскошные торты, но нельзя же все время питаться тортами, в них не хватает простоты, естественности.