Николай Гуданец - Несказочные сказки

Не помня себя от радости №CMIXX взялся за кирку. Он-таки ухитрился поспать в тени, переждав самое тяжкое время, когда солнце вздымается в зенит и отвесно обрушивает свою пылающую ярость на бритые клейменые головы. Мало того, проделка сошла ему с рук. Мысленно он возблагодарил вездесущего Нгоа.

Соль брызгала из-под кирки. Несколько крошек попало ему на плечи: присолив свежие рубцы. Он зашипел от боли и умерил свое рвение.

Наконец он наколол целую кучу и сгреб ее в мешок. Кряхтя, приладился, рывком взвалил ношу на загорбок. Обсыпанный соляной пудрой, ребристый груз въелся в его незаживающую спину. От боли пошла кругом голова.

Бич свистнул и огненным кольцом обвил его бедро.

— Мало берешь, — прикрикнул надсмотрщик.

№CMIXX сбросил мешок наземь и снова принялся колоть проклятую соль.

Солнце ползло к краю ущелья. Тень от западного склона почти дотянулась до соляной залежи. Когда он поднимется к повозкам и вернется с опорожненным мешком, наверняка найдется местечко, чтоб поработать в тени. А это не в пример легче.

Ближе к вечеру надсмотрщики не так лютуют и мух меньше.

После того как солнце скроется за скальным, гребнем, работа считай что кончена. Два-три мешка — и все. Потом их отведут в барак, дадут похлебки. Поевши, они встанут на молитву вокруг чана с настоем священного гриба Нгоа. И настанет главный миг в жизни, за который ничего не жалко, — жрец зачерпнет из чана и плеснет в чашку бурую горькую жижу. Благодатный настой, дарующий сон и забвение, уносящий в иной мир, где нет ни зноя, ни мух, ни бичей, ни обжигающего спину мешка…

Он проснулся, едва автобус остановился на кольце, подхватил свою поклажу и вышел в искрометную пургу.

Всю жизнь ему снился один и тот же кошмар, и каждый раз он просыпался счастливым — оттого, что это всего-навсего сон.

То, что бывает в детстве, остается навсегда.

Мальчиком он иногда видел странный сон. Снилось, что он идет по цветущему лугу. И на его пути высится НЕЧТО. Красота? Счастье? Он не мог объяснить наяву. Во сне он понимал ЭТО.

Стоит приблизиться и протянуть руку, ОНО исчезает, и мальчик остается один в бескрайней степи, жесткой, как звериная шкура, выдубленной звездными дождями и гулким пространством. От страха он просыпался и долго цеплялся потом за краешек уплывающего бесследно НЕЧТО.

Сон преследовал мальчика только во время тяжелых простуд, когда температура поднималась почти до сорока и его горячее тело словно бы никак не помещалoсь в дуШной постели, а мать ночами плакала от бессилия, сидя возле его кровати с кружкой морса. Он вырос и забыл тот сон.

Что это было? Ведь, в сущности, нам ничего не известно о том, что такое наш сон. Что есть человек? Вернее, человеческий мозг?

Нам только кажется, будто мы знаем что-то о себе.

Мальчика звали Витей. Со временем он стал Виктором Терентьевым, студентом физико-математического факультета. Рассказ о его жизни следует начать со дня 28 июня 19… года, когда он сдал последний экзамен летней сессии за третий курс.

Зайдя домой, он набил ненужными отныне учебниками авоську и отправился в университетскую библиотеку.

Там он сдал книги, сунул авоську в карман и вышел на тенистую улицу, готовый к двум месяцам сплошного безоблачного отдыха.

Радости нужна бесцельность. Он бродил по городу просто так. Зашел в Старую Крепость, долго слонялся по узким запутанным улочкам; булыжная мостовая делала шаги неровными и ломкими.

На террасе летнего кафе, под полосатым тентом, он выпил чашку кофе и снова углубился в булыжные лабиринты, направляемый той спокойной и нетребовательной радостью, которая присуща отжившим свое людям, но посещает изредка и двадцатилетних. Через красный зев Львиных ворот он покинул крепость и по горбатому мостику через крепостной ров вошел в Парк Победы.

Миновал гранитный обелиск, обогнул цветник, пруд с лебедями и попал на свое излюбленное место — детскую площадку, где когда-то сам качался на качелях и копался в песке. Сюда он приходил только в минуты радости. Усаживался на скамейку и позволял себе не думать ровным счетом ни о чем.

И вот теперь Виктора объяла удивительная эйфория — просто оттого, что он есть. Он ощутил все свое тело, свое существование в мире и весь мир как бесконечно яркое, праздничное, как само по себе изумительно прекрасное целое…

Такое ощущение не могло окончиться ничем, не могло бесследно погаснуть, Он смотрел на играющих в песочнице детей, и внезапно ему стало ясно, ЧТО должно произойти, ЧТО сделает он, Виктор.