Владимир Покровский - Планета отложенной смерти (сборник)

— Послушайте, парни, — вклинился в разговор Андрей Рогожиус с еще не иссякшей доброжелательностью. Он улыбался и поигрывал многофункциональной дубинкой, своей, как видно, любимой игрушкой. — Сейчас к проборам, сами знаете, как относятся. Нам сейчас подставляться никак нельзя, а для вас это будет просто маленькая неприятность. Мы с вами и так всяких правил понарушали — будь здоров. Нам еще шею будут мылить, вы поймите, пожалуйста, за то, что мы спустились к вам, не связавшись с базой. Вас-то мы знаем, а там будут возникать — точно будут — такие люди!

Лемой и Федер одновременно испугались и сверкнули глазами на Андрея Рогожиуса, потому что лишнее он сказал, и хором проворчали:

— Помолчал бы ты, парень…

Потом они поглядели друг на друга и озабоченно поморщились. В их действиях прослеживалась такая слаженность и синхронность, что казалось, будто кто-то дергает их за веревочки.

Федер оглянулся. Аугусто, сменивший наконец свой идиотский белый костюм и переодевшийся в рабочий куаферский комбинезон «корректор» с огромными наплечниками последней конструкции, встретил взгляд Федера с показным безразличием.

— Что-нибудь не так? — спросил Лемой, насторожившийся больше инстинктивно, чем из-за какой-то конкретной причины.

Федер пожал плечами.

— Да нет, все нормально.

А потом неожиданно, с жаром, с мольбой в голосе, даже униженной какой-то мольбой (Вера Додекс недоверчиво встрепенулась), стал просить Лемоя:

— Так, может, все-таки не надо ареста? Может, как-то договоримся? Может, оставишь нас в покое, а? А мы уберемся, честное слово, сразу же уберемся! И следа после нас на этой планете не останется — ведь ты же нас знаешь, мы не глупые туристы какие-нибудь. И никто не узнает. А, капитан?

Лемой, очень удивленный, покачал головой:

— Нет.

Он очень неловко себя чувствовал, никак не ожидая, что Федер, сам Антанас Федер, станет так унижаться из-за какого-то там ареста, который, конечно же, окажется простой формальностью, фикцией, соблюдением необходимого в существующих условиях политеса перед теми, кто в течение последних двух лет формирует общественное антикуаферское мнение, что, конечно же, закончится гигантским шумом в центральных стеклах и тихим, вежливым освобождением, потому что мало найдется в космополе, прокуратуре и Центральной пенитенциарии, что все является одной шайкой-лейкой, людей, не испытывающих к куаферам сочувствия и симпатии. И все это Федер, человек заведомо мудрый, не понимать просто не мог.

На самом-то деле, если так уж разбираться по-настоящему, его арест был не чем иным, как все той же безудержно восхваляющей рекламой — радоваться надо было этому, а не унижаться и горевать. Эта реклама, ежу понятно, очень даже скоро пригодится ему — ведь не могут же антикуисты торжествовать вечно! Он же просто на пьедестал взлетает с этим арестом, он спасибо говорить должен!

— Нет, — повторил Лемой. — Мне правда очень жаль, Федер.

Лемой подумал в этот момент — почему никто и никогда не называет его по имени — Антанасом? Почему обязательно по фамилии?

Но Федер, мудрый Федер почему-то не внял. В своем унижении он пошел еще дальше, куда дальше того, что он мог позволить себе как Федер.

Да он совсем потерял лицо!

Он, покрасневший и жутко себя стыдящийся, сказал Лемою, сказал прилюдно, что уж совсем ни в какие ворота, это выглядело как жест отчаявшегося человека, просящего в долг и точно знающего, что в долг ему не дадут.

— Мы могли бы договориться, Лемой! — И с кривой усмешкой: — Мы могли бы как-нибудь все это дело устроить. Мы могли бы вам и всем вашим людям заплатить за то, чтобы вы молчали, а? Нам очень не нужен сейчас арест. Ну Лемой!

При этом Федер с вопросительным видом обернулся через плечо к стоящему рядом куаферу, обыкновенному такому парню с тупым выражением лица и очень высоким горбом — какие-то чудные, сверхмодные у того куафера были наплечники. Сильно Лемою этот взгляд не понравился.

— Кто это, Федер? — опросил он.

— А? Этот? — Федор занервничал. — Советник мой, еще пока не очень известный, но очень талантливый. Рекомендую, проборный работник по имени Аугусто. Это… Аугусто Иваноус.

— Рад встрече. — Лемой поклонился с озабоченным видом.

Парень меньше всего был похож на куафера, даром что такие наплечники. Скорее он походил на маменькиного сынка, очень ухоженного и обожающего вешать или перепиливать кошек.

Лемою окончательно все надоело, и захотелось домой.