Илья Фальковский - Жопец

Мы покурили, и он вернулся обратно за железную дверь непонятно, зачем ему железная дверь, хотя, впрочем, чего тут непонятного, чем человек замкнутее, тем больше он ставит дверей у выхода - ровно как и у входа - своей квартиры, у меня, например, три двери, две деревянные и одна железная - а я пошел к метро, честно говоря, без особой цели, так, покататься.

Я сидел в вагоне, погрузившись в себя, крепко задумавшись, смотрел под ноги , но вдруг что-то заставило меня оторвать взор от пола, что-то потянуло меня, какая-то настойчивая, неуемная сила, словно магнитом, приковывая, согнала с места - я заметил ее - правда, со спины - ее, уже выходившую из вагона девушку. Я взметнулся к дверям, словно дикий кулик, сердце сильно екнуло, в груди защемило - я сорвался за ней, будто гончий пес полетел по следу.

Станция метро, я узнал ее уже наверху , очутившись под аркой - оказалась старой Кропоткинской. Первый раз в жизни я забыл о пивном ларьке, том, что по правую руку, если стоять спиной к бывшему бассейну, теперь храму. Она шла очень быстро вперед по бульвару, не оборачиваясь, не останавливаясь, полы ее пальто ветер разметал по себе, я летел вослед. Временами она исчезала, я терял ее из виду, снег залеплял ее белизной, дождь хлестал меня по щекам , солнце лупило мне в глаза, но вскоре она появлялась опять, невдалеке передо мной, как птица Феникс, возрождаясь из пыли и вихря песка. Помню, что поздоровался с Гоголем, он, сука, привычно стоял на посту, кого не люблю, так этого Гоголя, вечно щерится, а когда мы отмечали выпускной вечер, настучал, паскуда, ментам, что мы машину перевернули, и меня в 46-м отделении долго пиздили, нос сломали. Затем у "Художественного" она нырнула в подземный переход, проскользнула мимо столь же непременной, как Гоголь, детали пейзажа металлистской тусовки, и вынырнула у трех ларьков на углу, у кафе "Капуччино" свернула на короткую колбаску Суворовского, прямо напротив деревянного столика со скамеечками, где раньше допивали свой век бывшие журналисты, изгнанные из Домжура. Слава богу, спорхнула с мостовой не у самых Никитских, а чуть дальше избавив меня от необходимости здороваться с подонком и извращенцем Тимирязевым. Зато на этом бульваре любви, широком ложе Тверского, я кивнул негодяю Есенину, он стоял, унылый, гордо возвышаясь, посреди шахматистов, они не обращали на него ровным счетом никакого внимания, поглощенные стуком часов и игрой фигур, а когда-то, я помню, мы пытались этого бедолагу раскрутить на бухло, и хоть он, гнида такая, отказался нас уважить и денег не дал, зажал, падла, бабки, все равно выпили с ним на троих- чисто из жалости - а кто был третий, хоть убей, не помню, помню лишь, что было это после Сан Саныча, который грустит совсем один, там, в тенистом дворике неподалеку от особняка Рябушинского. Хотя нет, кажется, припоминаю, третьим был странный субъект, не то крылатый осел, не то лошадь летучая, маленькая и добрая, в облике ее мерещился мне пегас, пегасик с огненными крылами. Потом мы пронеслись мимо старинного дерева, как мне раньше казалось - еще петровских времен, но недавно выяснилось - наебон - гораздо моложе, а я так любил под ним поссать, под дубом этим, бывало выйду из "Русского бистро" и поссу всласть, как следует. С Пушкиным здороваться не захотел, отвернулся, полная гнида он, развел проституток, пакости разной потворствовал, мафии глухонемых покровительствовал. Еще со школьных времен мерзавца ненавижу. Кто скажите, кто у ментов стукарем главным работал, а? Кто на диссидентскую сволочь доносы клепал? Кто на души невинные поэтов втихаря капал? Кто, говорю, - Якира с Красиным заложил? Гоголь, что ли? Или Пушкин все же? Правильно? Пушкин! Пушкин! Он самый!.

Изрядно устав, измотавшись, я бежал за ней, несся, будто весенний зверь, но все равно никак не мог догнать, настигнуть, она не сбавляла ходу, я кричал ей, звал : "Татьяна, Лиза, Наталья," - задыхался, она не отзывалась, имен не хватало, я совсем выбился из сил. Проносились мимо Страстной, Петровский, Рождественский, Высоцкий.. Высоцкий - утопленник - был зелен и ужасен... У Грибоедова упал ниц, целовал колени... Хоть и форменный идиот Чацкий, а все равно, люблю ублюдка! Да и Чацкий здесь не при чем, а Грибоед столько раз прикрывал, грудью вставал на защиту, когда в хипповскую молодость свою я уходил от холодной погони, прорывался из твердого оцепления злобно гикающих, ухарски и удальски присвистывающих, лихих гнилозубых гопников. Лбом считал гранит ступеней, мрамор перил. Чья рука не дрогнула, вовремя отвела ту стальную трубу, что пыталась зловеще мне проломить юную голову? Моя или его? Я приближался к "Джалтарангу", которого больше нет... "Современник" напротив есть, а "Джалтаранга" нет. По пути видел пидерций, педрилок, Виктюка. Или нет, это уже был второй круг? А может и не второй? А какой тогда? На каком кругу, я вас спрашиваю, это произошло? Сбился со счета. Неужто, думаю я, смеюсь, шучу - на девятом?