Рене Фалле - Капустный суп

- Ладно... - слабым голоском пробормотал Бомбастый, с трудом осиливая стакан красного.

А Ратинье, проглотивший свою порцию единым духом, встал в дверях и радостно воскликнул:

- Теперь уже точно весна началась. Хотелось бы мне еще с десяток таких весен повидать! И надеюсь, повидаю! Уж кто-кто, а только не я сокращу свои дни на манер дядюшки Косто. Оно само по себе случится слишком рано, даже если я к тому руку не приложу. А сейчас я на огород пойду. Там уже небось все из земли полезло, даже треск стоит. Овощи-то, овощи, поди, без ума от радости!

И он ушел, повесив на локоть корзину, не оглянувшись на пригорюнившегося бедолагу, который не торопясь приступил ко второй поллитровке. Накануне Глод срезал кочан капусты, но она уже подвяла, а вялая капуста недостойна идти в пищу Диковине. Глод выбрал другой кочан, на диво крепкий, оторвал верхние листья, бросил их в навозную кучу. Солнышко нежно ласкало старые кости Ратинье, а с соседнего двора доносился визг пилы - это Бомбастый пилил дрова. Глод улыбнулся. Пилит дрова, значит, о будущем думает. Правда, улыбка тут же сбежала с его лица, когда он вспомнил дядюшку Косто с его редиской. Разве не были семена редиски тоже знаком надежды?

С малых лет Глод наблюдал, как его бабка, мать, жена варили капустный суп. Чуть не с пеленок он узнал секрет его приготовления и сейчас действовал почти машинально. Вымыл сначала кочан, отодрал привядшие листья, разрезал кочан на четыре части, ошпарил кипятком и оставил на пять минут в горячей воде, а сам пока подмел свое жилье. Если Диковина вернется, следует принять его со всем уважением, как водителя такой мощной летающей тарелки, чтобы не мог он пожаловаться на пыль и грязь в хозяйском дому. Пускай человек только и может, что велосипедный руль крутить, все равно и у него своя гордость есть.

Царственным жестом Глод вымел сор за порог. Куры, они ведь всегда найдут в мусоре хлебные крошки. После уборки он вернулся к стряпне, переложил капусту в кастрюлю, бросил туда четыре очищенные картофелины, луковицу, две морковки, щедро залил кипятком. Присолил, добавил тмину, три зернышка черного перца и зубчик чеснока, потому что чеснок глистов убивает, все равно что стакан вина натощак, а на земле нет ничего опаснее глистов, кроме простуды. Тамошние, городские, все они до одного крысы канцелярские и бормочут себе что-то под нос, видать, чеснока в жизни никуда не кладут. Они, городские, из-за всех своих штучек последнее здоровьишко растеряли и мрут как мухи на ихних улицах и бульварах. Глод предпочитал вдыхать запах чеснока, чем погибать через разные там холестерины, артериосклерозы и прочие коварные недуги, подстерегающие человека в метро и в автобусах.

Он накрыл кастрюлю крышкой и оставил ее стоять на своей чугунной печурке, которая никогда еще его не подводила. Пускай покипит три четверти часика на среднем огне, вот тогда можно будет снять суп, предварительно его попробовав. А сало он положит в последнюю минуту, когда Диковина уже усядется за стол.

- Славный супец получился! - объявил он, снимая фартук, в котором возился в огороде, заменявший при случае и поварской.

Глод прислушался. Шерасс уже бросил пилить. А что, если эта тишина тишина смерти? Ратинье бросился к домику Сизисса. Не нашел его там и завопил:

- Эй, Бомбастый! Что ты там вытворяешь? Наконец он обнаружил Сизисса в сарае - тот сидел и лущил горох.

- Мог бы и ответить, раз я тебя зову! Этот прохвост Шерасс злобно ухмыльнулся.

- А я нарочно, чтобы ты помучился. Пускай, думаю, он уже представляет меня черного как головешка, с петлей на шее.

- Стукнуть бы тебя хорошенько, старый ты шарлатан! Притворщик глубоко вздохнул, на глаза ему навернулась роковая слеза.

- И ты, ты все равно что брат мне родной, будешь меня бить? Прибьешь, как жандармы меня избили? Глод даже подпрыгнул от неожиданности.

- Они, жандармы, тебя били?

- Как собаку! - жалобно прохныкал Сизисс. - Ты же сам прекрасно знаешь, что они бьют всех подряд, за это им наградные полагаются. Да, да, дружище Глод, не постеснялись избить калеку!

- Чтоб их черти побрали, - прогремел Глод, - пойду сейчас же поговорю с мэром, пускай он с префектом говорит!

- Не нужно! - живо возразил Бомбастый. И торжественно добавил: - Я им прощаю! Ибо не ведают, что творят. Я ведь из тех, кто подставляет левую щеку, когда его бьют по правой. Так оно быстрее получается, и потом они же, палачи, мучаются. Вспомнят ночью о содеянном и лежат без сна, кусают угол подушки и ревут, как дикие звери.