Кир Булычев - На днях землетрясение в Лигоне

Мы опустили гроб шагах в двадцати от входа в церковь. Я бы и не смог пронести еще ни шагу дольше.

Шофер стоял по ту сторону гроба, смотрел на меня, шевеля пальцами, чтобы восстановить кровообращение. Видно, я казался ему идиотом. Чтобы снять с себя такое подозрение, я показал за его спину.

Шофер обернулся. Женщина, наклонившись над гробом, гладила спокойное лицо старика.

Неожиданно для меня шофер поклонился женщине.

— Поехали, — сказал я.

Шофер подчинился. Он подал машину задом, и мы попятились к улице. Шофер сказал, не отрывая глаз от женщины в темном:

— Княгиня Урао Валимор.

Мы ехали мимо низкого одноэтажного здания военной комендатуры, когда я услышал отдаленный крик.

Я выключил камеру. Крик послышался снова.

— Слышите? — спросил я шофера.

Тот кивнул и рванул «джип» в открытые ворота. Мы миновали плац. Крик — как будто кричал исплакавшийся голодный ребенок — доносился из-за забранного решеткой окна.

— Скажите ему, чтобы выходил оттуда, — попросил я шофера.

Тот перевел мои слова. Из-за решетки донесся невнятный ответ.

— Он не может выйти. Это военная тюрьма.

Я взглянул на часы. Пять минут четвертого. Наши коллеги в Москве сидят у сейсмоскопов, ждут, когда пойдут большие пики.

Мы побежали с шофером по длинному коридору. Три дальних двери были окованы железом. Узник, догадавшись помочь нам, молотил в среднюю дверь. К счастью, она была лишь закрыта на засов.

К нашим ногам мешком вывалился старый знакомец — директор Матур. Он пытался подползти к моим ботинкам с явным намерением их облобызать, но я успел отступить.

Мы подхватили грузного, потного, обессиленного директора под руки и поволокли к выходу.

— Спасибо, — бормотал он, узнав меня, — я никогда не забуду бескорыстной помощи великой Советской страны…

— Лучше старайтесь идти.

— У меня нет ног…

Первый толчок застал нас у самого входа в здание. Он, к счастью, был не сильным — земля дернулась из-под ног, словно кто-то живой шевельнулся там, в глубине, вырываясь наружу. Отдаленный, утробный гул поднимался изнутри.

Ноги директора Матура ожили и рванули его вперед.

— Куда ты? — крикнул я. — В машину!

Но он не слышал — он несся по улице, движимый паникой, которая далеко не всегда подсказывает лучший путь к спасению.

Я выхватил из машины камеру. Шофер стоял у меня за спиной.

— Поедем? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Ложись!

И тут последовал второй толчок. Я еле успел отпрыгнуть от машины. «Джип» подскочил, как живой, наверное, на полметра и покатился вперед, набирая скорость, пока не врезался в стену барака. Барак подался, и «джип» исчез, словно суслик в норе.

Шофер упал на землю. Но я еще держался на ногах. Надо снимать процесс разрушения. Таких кадров еще не было. Не обращая внимания на грохот, на ураган, налетевший на город, я бежал по улице, держась середины. Шофер бежал за мной. Ему страшнее было остаться одному.

На центральной улице меня настиг третий толчок — он был сильнее первых. Я в этот момент снимал, но толчком меня бросило на землю и покатило, словно сухой лист. Остановил меня шофер, вцепившийся мне в ботинок.

Дальше я снимал сидя, стараясь не слышать и не видеть ничего, что не вмещалось в видоискатель…

Потом, когда фильм все-таки был проявлен и мои коллеги в Москве после просмотра пожимали мне руку, уверяя, что ничего более драматического и умело снятого им не приходилось видеть, я старался не улыбаться. Камера прыгала в руках, порой в кадре оказывалось лишь небо, я боролся с приказами собственного тела, которое желало одного: вжаться в землю, держаться за нее, предательскую, коварную землю, старающуюся стряхнуть с себя дома, деревья, людей — все лишнее, включая директора Матура, который полз по площади неподалеку от нас.

Я не первый раз вижу землетрясение. Правда, к таким толчкам я не успевал — лишь видел их последствия, но должен признаться, что первобытный ужас, овладевающий человеком, необорим, как сон после трехсуточного бодрствования. Мне помогло лишь то, что в моем мозгу сидела упрямая мысль: ты должен снимать, никто, кроме тебя, никогда не снимал этого…

Через пять минут после встречи с Володей мы уже снова поднялись в воздух.

Капитан Боро пытался все время что-то объяснить майору, но солдаты его придерживали. Князь был совершенно безучастен, он сидел на полу, закутавшись в красный халат, и смотрел в одну точку. Раньше он мне казался значительно моложе. Это был потрепанный жизнью фат лет за сорок.