Леонид Платов - Мир приключений № 8, 1962

— Так вот вы какой, Уралов!.. Ну спасибо вам, товарищ капитан!

Трудно ожидать, что у вас найдется подробная карта Андаманских островов, но еще труднее представить, что, даже располагая ею, вам удастся заметить самый южный островок в их цепочке, тот, который лежит южнее Малого Андамана и окружен многоцветным ожерельем коралловых рифов. От Никобарских островов его отделяет пролив Десятого градуса, а от континента — широкое Андаманское море.

Я храню карту этого архипелага, чтобы иногда в свободное от занятий время, в часы раздумий переноситься мысленно на этот островок, припоминая подробности одной не совсем обычной истории, случившейся в этом северо-восточном уголке Индийского океана. Там, на бледно-кремовом песке длинной косы уединенного пляжа, приютилась крохотная морская лаборатория. Судить о том, каковы выполняемые ею задачи в данный момент, я не могу. Но мне хорошо известно, что в то время ее малочисленный ученый персонал изо дня в день с увлечением занимался моллюсками. Их доставляли на лабораторные столы непосредственно с прибрежных рифов или с помощью аквалангов, отыскивали в подводных коралловых лесах. Не менее обильный урожай доставляли приливы, стоило лишь сразу же после отлива пройти по пляжу в прибойной полосе все того же благословенного Индийского океана.

Но было бы ошибочным полагать, что добровольные пленники этого пустынного, расположенного в стороне от морских путей островка были довольны всеми благами своего уединения и ничто не омрачало их души.

Хотя тишина и уединение весьма ценились его обитателями, но монотонность и привычное однообразие их каждодневных «таинственных» занятий и никогда не менявшийся распорядок дня действовали на них несколько отупляюще. Особенно страдало женское население морской станции — никто из них не был биологом и бесконечные вскрытия и прополаскивания ракушек, естественно, не могли их увлечь. Ко времени, к которому относится рассказ, на островке назревала трагедия — все чувствовали, что одна супружеская пара должна была распасться. И ожидание этого действовало угнетающе на весь персонал станции.

Я отчетливо припоминаю незамысловатое строение — нашу станцию, которая издали казалась маленькой вспышкой пламени на широкой дуге пляжа. Я вспоминаю во всех подробностях наш долгий спор о цветовой гамме только что выстроенной лаборатории и нашу неспособность прийти к единству, пока сумасброд Смит из Смитсоновского института, долговязый симпатичный верзила, не воспользовался этими бесплодными дебатами и не положил конец спору тем, что вымазал «наш коттедж» в свою любимую оранжевую краску.

Затем потянулись дни, похожие один на другой, как близнецы. И вскоре должен был наступить день рождения Лингулы, который мы пятый раз отмечали на острове.

К этому времени уже никто не сомневался, что Лингула — эта смуглая сердцеедка — оставит своего мужа, Челленджера.

Стараясь не придавать чрезмерного значения нашим подозрениям, мы с напускным безразличием продолжали менять воду в аквариумах, участвовать в экспедициях на ближайшие рифы и собирать раковины по побережью. Восседая на высоких табуретах, изредка переговариваясь, мы корпели над микроскопами, препаровальными лупами и без устали разгадывали тайны бесчисленных видов моллюсков и в особенности самого замечательного и загадочного класса — кефалопод. В нашем кругу признанным авторитетом по ним считался Челленджер, впрочем в последнее время мало занимавшийся ими.

На наши исследования — и мы охотно в то время верили этому — из-за океана «глядела нация», мы чувствовали себя облеченными особым доверием специалистами и трудились в полную силу — во имя науки и интересов наших патронов. Кроме того, мы испытывали внутреннюю необходимость детально знать всех этих моллюсков хотя бы потому, что именно они отняли у нас расположение наших жен.

Мы жили здесь же, при лаборатории, в скудно и дешево обставленных комнатках с бамбуковыми жалюзи на окнах, со стенами настолько тонкими, что любое слово, сообщенное полушепотом в одном конце дома, становилось достоянием гласности в противоположном. Утаить что-либо от остальных, я думаю, было бы невероятно трудно. Поэтому и новость, сообщенная Челленджером жене в своей комнате, была тотчас же воспринята и нами в лаборатории. Мы узнали ее утром накануне дня рождения Лингулы.