Глэдис Лайне: Утро победителя

— Прошу.

— Позвольте мне еще раз извиниться за вторжение в такой Неурочный час, профессор, — сказала женщина, уверенно опускаясь в кресло, которое поспешил галантно придвинуть Крате. — Однако прежде всего, наверное, следует представиться. Эллен Хилл…

Так вот; оно что! Теперь Кратсу многое стало попятным. Эллен Хилл! Вот, значит, как это у нее получается!

Ведь не хотел же он никого видеть, не собирался вовсе, но стоило ей позвонить — и она уже сидит здесь и он, Крате, разом скинув добрых два десятка лет, не без удовольствия говорит ей какие-то любезности…

Собственно, Крате никогда не видел Эллен. Вернее, видел как-то раз, мельком, когда столкнулся с ней и Эрнестом в «Элизиуме»; Но с того раза не осталось у него даже смутного воспоминания о ее внешности. Зато знал он о ней многое. И по рассказам Эрнеста, и по ее собственным статьям, репортажам, эссе, интервью, которые он всегда читал с жадным интересом. Эллен была журналисткой, причем журналисткой не рядовой. Она: входила в группу «Совесть континента», и ей удавалось то, что казалось немыслимым и невозможным. Именно она, Эллен Хилл, опубликовала последнюю речь несчастного Переса Агильяра, слова, горько и гордо брошенные им своему народу и миру всего за четверть часа до того, как бригады озверевших сепаратистов ворвались в президентский дворец. Именно она сумела пробраться через непроходимую сельву и заснеженные перевалы в лагерь «горного майора» Хуана Смита и какими-то лишь ей одной ведомыми путями получить у него интервью, обошедшее затем газеты мира. Именно она оказалась единственным журналистом, проникшим за проволочные заграждения «Новой Утопии» и разоблачившим потом это клерикально-фашистское гнездо. Наконец, именно эта женщина, сидящая сейчас в кресле напротив него, вскрыла грандиозную аферу «Спэйс Сервис, инкорпорейтед» — миллионные взятки, коррупция, промышленный шпионаж. И самое удивительное — она до сих пор жива. Жива и продолжает заниматься опасным ремеслом политического журналиста. Крате всегда удивлялся, что могло связать её с Эрнестом, и не раз доказывал своему ученику, что даже лучшие представители репортерского племени не могут и никогда не смогут попять душу настоящего художника. Теперь эти отношения предстали ему в ином свете. Что ж, эта волевая и обаятельная женщина, с одной стороны, и Эрнест с его рефлексивной, ранимой натурой, с другой, — они вполне могли быть парой. Своеобразной, по как можно судить человеческие отношения?..

— Кофе, мисс Хилл?

Эллен кивнула. — Бармен!

— Слушаю, сэр! — сочным баритоном отозвался бар.

— Два кофе, два «Хенесси», лимонный сок.

— Сейчас, сэр.

— Если бы вы знали, — сказала Эллен. — до чего я ненавижу это электронное холуйство! — Да, — сэр! Нет, сэр! Будет исполнено, сэр! Какая мерзость!

— Почему же, — не согласился Крате. — Нa мой взгляд, это удобно и экономит время и силы. Видите ли-я вовсе не принадлежу к антисциентистам в духе Торо, хотя сам во всей этой технике не смыслю ровным счетом ничего.

— А я и не зову вас в хижину у озера. Просто техника должна быть помощником, а не рабом.

— Главное — чтобы она справлялась со своими обязанностями. В частности, чтобы кофе был хорош…

Впрочем, кофе оказался вполне достойным. Тонкая горечь оттеняла бархатистое тепло коньяка, сдобренного толикой лимонного сока. Грея в ладони пузатую рюмку, Крате все больше успокаивался. Недаром психологи говорят, что для достижения внутреннего равновесия надо держать в руках что-нибудь круглое…

— Итак, мисс Хилл?..

— Профессор, я пришла к вам отнюдь не для обсуждения электронных изобретений. Меня волнует, что будет с Эрнестом.

— А вы знаете, где он сейчас?

— У себя, насколько я знаю. И о том, что мы с вами беседуем, он и не подозревает. Ему сейчас плохо, но это он должен преодолеть сам.

Да, подумал Крате, именно так и следует рассуждать женщине, взявшей на себя в паре роль лидера. Мужскую роль…

Нелепо, но Кратса потянуло рассказать, как весь вечер ему хотелось позвонить Эрнесту и поговорить, но не хватало решимости, потому что где-то в глубине души шевелилось смутное чувство вины перед ним, чувство несправедливое, ибо Крате сделал все что мог, а победа Грейвса была чистой победой; как дважды он даже набирал номер, но Эрнест не отвечал — то ли не хотел, то ли его еще не было дома… Но сказать всего этого было нельзя. Это было его, личное, к чему эта женщина касательства не имела. Зачем ей знать, что ни одна из трех жен так и не смогла родить Кратсу сына (трудно сказать, кто был виноват в этом, у Кратса так и не хватило мужества проверить), и Эрнест в какой-то мере притупил эту боль, заполнив вакуум в его душе? Зачем ей знать, сколько сил, времени, сомнений и мучительных поисков вложил он в этого мальчика из далекой северной страны? Но она может помочь Эрнесту в сложившейся ситуации.