Александр Щербаков - Змий (сборник)

Вытянувшийся майор пятью краткими фразами доложил о готовности помещения. Господи, ну и голос! Не доклад, а массированная ядерная атака! Но вот и она миновала, и сенатор с облегчением опустился в кресло и стал думать о Ширли. Он почти видел, как она проходит по залу, плавно огибая кресла, как она трогает пальцем стекло аквариума, как она рассматривает разноцветных рыбешек, чуть склонив голову вперед и к левому плечу. И невозможность появления Ширли здесь заставила сенатора видеть эту картину как можно отчетливей, как можно явственней, причиняя ему неизъяснимую ноющую боль.

«Ширли! Боже мой, Ширли! Девочка моя!»

Собственно, у него не было никакого права и никаких оснований так обращаться к ней. Даже мысленно. Но…

Всю жизнь сенатору не везло с женщинами. Ни в школе, ни в колледже красивые девушки, которые ему нравились, не обращали на него никакого внимания. А между тем нельзя было сказать, чтобы они чурались общества молодых людей. Парни, в общем-то ничем не лучше его, легко знакомились с ними, а сенатору так и остался неизвестен секрет знакомства с нравящейся девушкой. Несколько раз полувшутку-полувсерьез он пытался дознаться у однокашников, как это делается, но полученных рецептов не в состоянии был применить в силу каких-то особенностей характера, которые теперь, может быть, и смог бы назвать, если бы не позабыл подробностей за давностью лет. Но в душе у него так и остался горький след, ощущение ущербности, ограбленности, из-за которых он, пожалуй, и стал профессиональным политиком.

Уже чуть ли не в тридцатилетнем возрасте он убедил себя, что по-настоящему любит, и отчаянным усилием заставил себя сражаться за свою избранницу. Преграды пали неожиданно легко, и сенатор скоропалительно женился. Но жена оказалась женщиной болезненной, рассеянной и нервной и не смогла стать для него соратником, опорой или хотя бы прибежищем покоя. Она любила его, но как-то замкнуто и отдаленно. Еще бы! Целые сезоны она проводила на курортах, куда он не мог за ней последовать, потом увлеклась строительством городского гуманитарного центра по индийскому образцу. У нее был свой круг друзей. Их заботы и хлопоты представлялись сенатору, к тому времени уже занимавшему солидный пост, странной смесью выспренней философии и провинциального меркантилизма. Всех их дел ему, как он считал, хватило бы дня на два, на три, а они посвящали им всю жизнь. Он быстро оставил попытки вмешаться. Пусть все течет, как течет. А два сына и дочь росли, и воспитанием их он тоже не мог заниматься, увлекаемый каждый раз то перспективами, то борьбой, в которой неожиданно обнаружил проницательность, хватку, умение ладить с сильным и побеждать равного. А любовь — видимо, ее и вправду выдумали стихотворцы и беллетристы, от прекраснодушия или корыстолюбия рекламирующие канонические идеалы, благоприобретенные в юности. Как вдруг появилась Ширли!

Она вошла в междугородный автобус, которым сенатору пришлось по случаю воспользоваться в прошлом году. У нее был тот ликующий вид, который делает молодых женщин прекрасными. Рядом с ним было свободное место, но в автобусе было еще несколько свободных мест. Она должна была пройти мимо. Девушки почему-то никогда не садились рядом с ним, он уже к этому привык. А Ширли села рядом, улыбнулась и заговорила. Он ощутил слабость и головокружение. Он узнал ее адрес и телефон и вот уже год жил тем, что когда-нибудь, может быть, завтра, позвонит и приедет. Вот позвонит и приедет, хотя она на тридцать лет моложе его…

Между тем в зале неизъяснимым образом произошла кристаллизация, все оказались рассаженными по рангам и должностям, а на председательском месте у столика воздвигся сухощавый безукоризненный джентльмен в квадратных очках с утолщенными дужками, в которых прячут слуховые аппараты. Конечно, после вступительных слов он передаст председательство ему, сенатору, как наивысшему по должности, но перед этим да позволено ему будет произвести церемонию общего представления.

— Господа! — («Оказывается, он директор Национального бюро научных исследований! Вот как! Видимо, он там недавно. Там же был этот, ну, как его! Такой вкрадчивый сангвиник».) — Господа! Еще раз напоминаю вам о весьма секретном характере нашего совещания и о запрете записи и передачи кому бы то ни было всего, что здесь будет сказано или показано. Я позволю себе не перечислять законоположений, которые будут применены к любому из нас, если по его вине произойдет утечка информации («Говорит, словно диктует официальное письмо!»). Многие из присутствующих, безусловно, знакомы Друг с другом, но позвольте мне все же взаимно представить вас. Тем более что с некоторыми я встречаюсь впервые и буду счастлив таким образом познакомиться. («Джентльмен всегда стремится внести живое содержание в мертвые формы. Ты, по крайней мере, пытаешься это сделать. Для начала неплохо!») Итак. Сенатор Тинноузер, член сенатской комиссии по внутренним делам.