Пол Макоули: Девушка по имени семнадцать

— Я поднимался на поверхность не один раз, — сказал Док. — Я провел там двадцать лет, девочка. И вот что со мной стало.

— Я хочу наверх!

— Это нелегкий путь. Оставайся здесь — в нищете. Найди себе мужчину. Рожай детей.

— Нет! Лучше я покончу с собой! — И вдруг, неожиданно даже для себя, она разрыдалась. — Скажите мне! Скажите, как! Как выбраться отсюда, как подняться наверх! — Она размазывала слезы кулаками.

Док Робертс, казалось, наклонился внутри своего каркаса — так, наверное, обычный человек подался бы вперед в кресле. Он посмотрел на нее — пристально, изучающе. Она не отвела глаз. Семнадцать знала, что у него не слишком много пациентов. Производители сами лечат себя и своих детей, вольнонаемные и рабочие врачуют раны и опухоли в лазарете Фабрики.

— Как тебя зовут? — спросил Док.

— Семнадцать, — ответила она.

Она сама придумала себе такое имя. Оно нравилось ей, потому что было вызовом всем и вся. И пусть канцелярские крысы придираются — неужели это имя дали девочке при рождении? Нет, — ответит она, — это я сама себя так называю. Ока что, семнадцатый ребенок у матери? — полюбопытствует клерк. И снова она ответит: Нет. Сколько ей лет? — она не знает точно, наверное, пятнадцать. Так как же ее настоящее имя? Семнадцать, — ответит она, упрямо и дерзко. Она — это она, Семнадцать. Она придумала это имя незадолго до того, как ушла из компании велосипедистов. И давала взбучку всякому, кто осмеливался называть ее по-другому. Так продолжалось до тех пор, пока имя не прилипло к ней. Мать, идя на компромисс, называла ее Надца.

Док Робертс не стал ничего спрашивать. Он склонил свою черепа-, шью голову и сказал:

— Ты будешь платить мне, а я тебя кое-чему научу. Идет?

Так это началось. Она опять возобновила свои рейды за металлами — чтобы заплатить Доку. Лучше всего шла охота на ртуть. Девчонка хорошо знала туннели под Фабрикой. Она знала, где накапливаются ртутные отходы, и всегда возвращалась с добычей вдвое большей, чем у других. Но это было опасным ремеслом. Не потому, что ртуть и другие тяжелые металлы могли наградить ее приступами судорог или падучей, а потому, что рано или поздно девчонку выследят — либо стайка ребятишек, либо банда взрослых — и тогда только держись!

Док Робертс удивился, что она умеет читать — девочка научилась этому, разбирая краткие подписи под объявлениями-комиксами, которые всюду расклеивали надсмотрщики. Док вскоре обнаружил и то, что она умеет умножать и делить большие числа, даже не отдавая себе отчета в этом.

— Ты несведущий мудрец, — объявил он ей.

— То есть — пустоголовая?

— Скорее всего — нет. Просто ты с «секретом». То, что для обычных людей — головоломка, для тебя просто и естественно, как дыхание.

— А это поможет мне пройти испытания?

— Ты умница, Семнадцать. Я буду учить тебя, пока ты сможешь платить мне. Ум и знания — ценность, не меньшая, чем ртуть, серебро, медь или хром.

Док учил ее не только математике. Он рассказал ей, как выглядел мир за пределами Фабрики. Теперь она жаждала этих знаний, как наркоман дозы. Док назвал ей истинное имя мира, имя солнца, объяснил историю.

Семнадцать полагала, что мир называется Миром, а солнце зовется Солнцем. Док рассказал ей, что мир называется Терра, солнце — Дельта Павонис.

— Мы пришли сюда издалека. Из такого далека, что расстояние измеряется годами. — Два дня ушло на то, чтобы объяснить девочке теорию относительности Эйнштейна и то, почему свет движется быстрее всего. — Вот поэтому наши предки прилетели как зародыши на корабле-сеятеле, — говорил Док.

— Он был большой? — в голове у нее возник туманный образ. Что-то большое, как Фабрика, падает сквозь Космос, приближаясь к звезде. А та растет, раздувается, словно воздушный шар, и превращается в Солнце.

— Нет. Когда он летел, то был не больше, чем каждый из нас. И у него был легкий парус — чтобы управлять движением. Парус распространялся на многие тысячи километров, но был всего в несколько молекул толщиной.

Описания и объяснения заняли еще несколько дней. Потом были еще уроки — после основных занятий, — и за них Семнадцать платила «ртутными» деньгами.

— Когда первый сеятель упал на землю, образовалась первая Фабрика, которая создала нас, коров, пшеницу и все прочее, что мы едим.

— Как овсянка и дрожжи?

— Овсянка — это съедобный пластик. Из чего получают дрожжи — не знаю. Может быть, мы привезли их сюда, может статься, это вообще местный продукт. Некоторые из моих растений — как раз с сеятеля. Видишь вот эти зелененькие? Это ростки пшеницы. Я измельчаю их и пью сок. Это — земное, как мы с тобой, как коровы. Другие растения местные — вот эти оранжевые и красные. Хотя мы избавились от многих форм местной жизни, но она все же таится в укромных уголках, ее по-прежнему очень много.