Федор Чешко - Четыре уха и блестящий дурак

И всё.

Хана.

А хана в данном случае – это бесшумный и невидимый дезинтеграционный разряд с охранного спутника класса «люстра». По предмету. И по хозяину предмета. Мгновенно и без следа – вот что такое хальт-дистрикт, учреждённый ООР для охраны уникального поселения уникальной расы постземноводных неандерталоидов.

Пока Матвей на высокооплаченную излучину почти не смотрел. Вопреки желанию он то и дело наводил биноскоп на сверкающие рудные выходы, длинными полосами расчертившие береговую отмель и обнаженное озёрное дно.

Изолинит.

Богатейшее месторождение, одно из трёх, разведанных в освоенной части галактики, и имеющее великолепные шансы заделаться вообще единственным. Лунные копи выскоблены почти до дна, а Темучинская Залежь… Покамест она не многим доступнее здешней: Темучин находится в самом эпицентре активного мордобоя между Новославией и Конфедерацией Истинных Демократий. Сии прогрессивные государства грызутся без перерыва вот уже более двух десятилетий (угадай с трёх раз: из-за чего бы?). Правда, пару лет назад ООР ввела в зону боевых действий миротворческую эскадру – в результате число воюющих сторон возросло до трёх, причём каждая из них отбросила всякую оглядку на межрасовые конвенции о неприменении сверхразрушительных вооружений. Того и гляди, вошедшие в раж вояки да миротворцы совместными усилиями разнесут злополучный Темучин в пыль, раз и навсегда избавив себя от причины конфликта, а Объединённые Расы – от половины разведанных запасов супердрагоценного минерала. Господь-всдержитель, услышь мольбу раба твоего Матвея Молчанова, сделай, чтоб так и вышло! Тогда раб твой Матвей сможет наложить лапу практически на весь изолинит галактики.

Изображение подёрнулось мутью, расплылось. Матвей было испугался, что забарахлил-таки не рассчитанный на подобную жару биноскоп, но испуг оказался напрасным. Влагопоглощающая оправа наличника просто-напросто очередной раз напоглощалась влаги сверх предела возможности, и визирный экранчик залило пОтом.

Такое повторялось каждый час, и каждый же час Молчанов до сердечных колик пугался за работоспособность своего наблюдательного устройства. Слишком уж важная роль отводилась этому самому наблюдательному устройству в Матвеевом замысле. Можно сказать, ключевая роль ему отводилась.

Следовало бы взять с собой биноскоп тропической модификации, но кто ж знал, что проклятой Дзетте именно теперь вздумается поактивничать?! То есть кто-то об этом, конечно, знал, но информация стоит денег, а их и так уже потрачено – ой-ёй-ёй!

Хорошо, хоть хвалёная «мокрая кожа» комбинезона от жары защищала не хуже, чем от холода. Впрочем, и тут не всё слава Богу: в своё время Матвей поскаредничал тратиться на капюшон. И теперь за это никчемное крохоборство (подумайте, какой молодец – целую сотню выгадал!) тяжко расплачивалась Матвеева голова. Ну, и биноскоп тоже.

Почти механически Молчанов проделал ежечасовой обряд: лёжа на боку, платком протереть экранчик; установить биноскоп на земле наличником кверху – для просушки; а платок (предварительно утерев им рожу и запястья – всё то, что героически обеспечивает среднюю норму потовыделения на квадратный сантиметр тела) выкрутить и разложить на солнцепёке.

Несколько утешало лишь то, что и уродцам приходилось очень несладко. Рыболовствовать им сделалось негде; приозёрная живность либо передохла, либо подалась на поиски более влажных мест. Голод нет-нет, да и выгонял постземноводных неандерталоидов в многодневные охотничьи экспедиции – похоже, охота считалась у аборигенов занятием тяжким и опасным, поскольку уродцы, к крайней Матвеевой досаде, упорно избегали ходить за пропитанием водиночку.

Добываемое в течении полудесятка дней сжиралось за считанные минуты. Потом добытчики сутки-другие набирались храбрости для нового похода, коротая время за хозяйственными делами и корректировкой внутриплеменной иерархии. Великолепно препарированные последствия таких корректировок десятками таращились на окружающий мир с каждой стойбищной кровли. Одно время Матвей искренне удивлялся, как при подобном образе жизни обитатели Стойбища умудрились по сию пору не извести себя под корень. Правда, он довольно быстро сообразил, что местные виды развлечений ограничиваются жратвой да сексом, а производство резино-технических изделий цивилизация Терры-бис ещё не освоила.

Молчанов привык гордиться крепостью своих нервов, но всё же он старался пореже цепляться взглядом за неандерталоидские архитектурные украшения. И тем не менее показалось ему, будто бы кой-какие из этих тупо ухмыляющихся высушенных голов принадлежат отнюдь не аборигенам. А на врытом близ подхода к мосткам сучковатом столбе ворочался под вздохами раскалённого суховея клювастый череп флерианина – уж его-то ни с чем не спутаешь. Что ж, все яйцеголовые (в том числе и клювастые) авторы заумных статеек сходятся на том, что уродцы – весьма лихие парнишки, а их уродцевые боги, божки да боженята покладисты и к приносимым жертвам относятся без расовых предрассудков. Пожалуй, постземноводные даже и без ООРовской опеки сумели бы за себя постоять – по крайней мере, до учреждения хальт-дистрикта неандерталоиды «на раз» управлялись со старателями-одиночками.